К наивному изумлению и глубокому разочарованию Курбе, Леонтина отвергла блистательную перспективу золотого будущего. Три дня спустя он снова пишет Корнюэлю: «Как Вам известно, я написал м-ль Леонтине очень серьезное письмо с предложениями, которые были бы счастливы принять многие молодые дамы куда более высокого происхождения, чем она. Похоже, я заблуждался насчет этой молодой женщины: вместо того чтобы откровенно ответить на честное предложение, она, как я и предполагал, сочла нужным посоветоваться со своим молодым человеком, который собрал, по-моему, всю мудрость Панкре [деревня под Безансоном] и ответил мне самой сентиментальной из деревенских баллад, которая, может быть, и забавна для деревенщины, но не понятна нам. Из этого я заключаю, что м-ль Леонтина предпочитает лачугу и сердце идиота, напоминающего мне отставного солдата, прочному положению, которое обеспечило бы как ее, так и мое будущее. Что бы ни случилось, дорогой Корнюэль, я всегда останусь признателен Вам за дружеские услуги, которые Вы любовно оказали мне в этом деле. Если это конец, выясните, пожалуйста, был ли ответ дан мне с ее ведома и согласия. И скажите ей достаточно вразумительно, что при любых обстоятельствах все эти парни, все эти деревенские олухи, на мой взгляд, обладают теми же умственными способностями, что их волы, не имея той же рыночной цены»[436].
Как всегда, Курбе быстро оправился от своей любовной неудачи, но не смог так же легко отмахнуться от других забот. Постоянное недомогание сделало его раздражительным и мешало ему работать. Политическая ситуация тоже оставалась тревожной; хотя художник часто и ожесточенно поносил Адольфа Тьера, ставшего с 30 августа 1871 года президентом республики, он пришел в ужас, узнав, что режим Тьера может быть свергнут реакционной частью Национального собрания, добивавшейся новых репрессий против Курбе и других бывших членов Коммуны.
Поскольку в парижском Салоне Курбе выставляться больше не мог, Кастаньяри уговаривал его послать несколько работ на Всемирную выставку, которая вскоре должна была открыться в Вене. Курбе ответил в январе 1873 года: «Прочел в „Сьекль“ предложение двадцати трех депутатов в Палате. Это же чистое безумие! Оно ни много ни мало обяжет меня восстановить за свой счет Вандомскую колонну. Это более серьезно, чем казалось на первый взгляд: если голосование в Палате осудит меня, будут конфискованы собственность моей матери, затем отца и — что хуже всего — мои картины. Что делать? Прошу Вас… разузнать обо всем этом в Палате, а также у адвоката… которого Вы однажды мне рекомендовали: ведь организация фиктивной распродажи [чтобы избежать конфискации] стоит уйму денег. Узнайте все заблаговременно и сообщите мне, чтобы я успел устроить [распродажу] до голосования в Палате. В Вене выставляться не буду. Я написал администрации [выставки], чтобы осведомиться, могу ли я выставиться самостоятельно, без согласия иностранного правительства. Мне ответили, что выставиться я могу лишь с разрешения французского Комитета, возглавляемого г-ном Дю Сомераром, а это немыслимо, потому что я поносил и его и его администрацию, когда вкупе с г-ном Ниверкерком он организовал выставку в Лондоне, в то время как пруссаки были в Париже. В этом году я не буду выставляться и в Париже: я сыт по горло всеми этими людьми; вся эта свора интриганов, лизоблюдов и бездарных низкопоклонников вызывает у меня отвращение. Всю зиму я хворал: ревматические боли в боку, увеличение печени… боялся водянки. У меня много еще невыполненных заказов, а теперь, когда я опять могу работать, на меня сваливается новая неприятность, почище предыдущих. Я был счастлив увидеться с папашей [доктором] Ординером, который много и мужественно помогал мне в моих горестях. Почти все время, после того как я расстался с Вами, мы жили с ним вместе. Я нанял служанку, которая ухаживает за мной и готовит мне… Во время Коммуны у меня в Париже была благородная женщина, обожавшая меня; не знаю, что с ней делать, так как она питает иллюзии на мой счет и насчет моих финансовых возможностей. У нас с ней бурная переписка, она очаровательна, только никому об этом ни слова. В довершение всего у меня на шее три судебных процесса в Париже»[437].
436
Письмо Курбе Корнюэлю от 9 октября 1872 г., Орнан. — CD, коробка 7; опубликовано: COU, vol. 2, p. 150–151.
437
Письмо Курбе к Кастаньяри от 16 января 1873 г., Орнан. — CD, коробка 2; опубликовано: COU, vol. 2, p. 151–152.