В сотрудничестве с этими тремя энергичными помощниками Курбе цинично, но с выгодой для себя погрузился в лихорадочную суету массового производства. За четыре дня они делали десять картин для американских коллекционеров; за полтора месяца — сорок. «У нас бесконечное множество заказов, — писал Курбе сестрам 26 апреля. — Надо сделать сотню полотен. Коммуна хочет превратить меня в миллионера… Мы уже изготовили штук двадцать, столько же предстоит написать. Пата и Корню на хорошем ходу; Марсель вернулся и, надеюсь, тоже возьмется за работу, потому что я плачу им с каждой картины, которую они подготавливают. Пата и Корню уже получили 1800 франков. А вот отец пусть не приезжает: он будет их расхолаживать и вмешиваться в то, что его не касается и чего он не понимает… пусть занимается своими делами. Зарабатываем мы 20 тысяч франков ежемесячно»[447].
Глава 30
Бегство
Двадцать четвертого мая 1873 года Тьер со своими министрами подал в отставку. На смену им пришли новое, преимущественно роялистское и бонапартистское правительство и новый президент Эдме Патрис Морис Мак-Магон, герцог Маджента, маршал Франции и бывший командующий версальской армией, свергнувшей Коммуну. Незадолго до падения правительства Тьера Национальному собранию была представлена смета на восстановление Вандомской колонны. 30 мая собрание утвердило эту смету с поправкой, внесенной новым кабинетом: поручить суду по гражданским делам уточнить общую стоимость восстановления и взыскать ее с Курбе.
Этот мстительный и несправедливый декрет был беспрецедентным актом: до сих пор ни один отдельный человек или группа людей не считались ответственными за ущерб, нанесенный общественной собственности во время восстания. Правительство платило за реставрацию особняка Тьера, двух павильонов разрушенного дворца Тюильри и других поврежденных зданий; муниципалитет Парижа направил счета за эти работы в Ратушу. И если уж отдельного гражданина хотели заставить расплатиться за Вандомскую колонну, не следовало забывать, что многие несли за нее более прямую ответственность, чем Курбе, который не был даже членом Коммуны, когда колонну решили снести. Зато он был видной фигурой, не бежал, как сделали многие его единомышленники, имел немало официальных и неофициальных врагов, и к тому же считалось, что он богат. Словом, он во всех отношениях подходил на роль жертвы.
Курбе удвоил усилия с целью предотвратить конфискацию своего состояния, особенно картин. Он распределил остатки личного имущества — кое-какую мебель и несколько картин, случайно оказавшихся в Орнане, — между Пата, Корню, доктором Ординером и доктором Блондоном, условившись, что вещи вернутся к нему, когда он получит возможность без опаски пользоваться ими. Он уполномочил своего парижского знакомого Кюзенье сдать на склад мебель, оставшуюся в мастерской на улице Отфёй, поскольку дом собирались снести для расширения Медицинской школы. Курбе дал Дюран-Рюэлю указание отправить все его работы, находившиеся тогда на выставке в Бельгии, в Лондон, Вену и Швейцарию маршрутами, минующими Францию.
Зоэ с мужем все еще надоедали Дювалю просьбами дать им полномочия на право собрать картины Курбе и распоряжаться ими. Они, видимо, помешали Кастаньяри и Дюран-Рюэлю увезти картины с улицы Отфёй, потому что 15 июня Курбе послал Зоэ разъяренное письмо, в самых недвусмысленных выражениях приказывая передать картины для немедленной отправки их в новые места назначения. Его собственные работы следовало отослать Алекси Шопару в Морто, так называемых «старых мастеров» — доктору Блондону в Безансон: «Значит, ничто, кроме наложения официального ареста, не могло убедить Вас отдать картины! Но ведь это невероятно, чтобы человек не имел права свободно распоряжаться своей собственностью. Я уже выдал сорок доверенностей в связи с этим. Выдам еще десять, и все, раз Вы упорно желаете жертвовать моими интересами ради своих собственных. Наперекор мнению всей Франции Вы умудрились внушить г-ну Дювалю, что защищать мои интересы преступно… Благоволите безоговорочно считать это письмо моим последним распоряжением»[448]. Примерно в то же время он писал Шопару: «Я просил бы Вас немедленно сообщить мне, как зовут Вашего контрагента в Ла-Шо-де-Фон [в Швейцарии], которому Вы отправите на хранение мои картины… Я хотел бы также знать, можно ли чеки, выданные на мое имя, реализовать там с меньшим риском, чем во Франции»[449].