Шестнадцатого июля Ординер сообщает Кастаньяри свежие новости: «Префект Ду, зашедший дальше префекта Сены, дал предписание о конфискации вещей и ценных бумаг нашего друга у любого, у кого бы, по мнению властей, они ни находились. С другой стороны, правительство проявляет беспримерную торопливость с судебным процессом: ему нужен приговор до перерыва между судебными сессиями. Травля идет яростная. Положение X. тем более рискованно, что сестра, вмешиваясь в дела против его воли, наняла в качестве адвоката г-на Лашо… Наш друг не желает, чтобы его защищал человек, не имеющий представления о натуре и чувствах художника. Теперь, по его словам, он вновь брошен на растерзание волкам, а защищать его будет его же политический враг. В предвидении ареста он решил съездить на воды, как только велят врачи. Мы рассчитываем на Вас: посоветуйте, какие меры предосторожности принять… Напишите мне при первой же возможности, потому что и он и его семья крайне обеспокоены…»[455]. Знак X., употребленный доктором, и его упоминание о «водах», равно как ссылка на Виши, сделанная самим Курбе в следующем письме, явно свидетельствует об их намерении ввести в заблуждение любого чиновника, который вздумал бы перехватывать письма художника.
Кастаньяри предложил ход, который мог бы оттянуть судебное преследование против Курбе: обвинить другого бывшего члена Коммуны, который бежал в Америку и был недосягаем для французского правительства. 21 июля Курбе ответил ему из Мезьера: «Вы советуете мне обвинить Растуля [в разрушении колонны]. Почему именно его, а не многих других? Вы отвечаете: потому что он в Калифорнии, а это даст мне отсрочку на полгода. Я с радостью сделал бы это, будь я уверен, что мне не изберут мерой пресечения содержание под стражей. Но так как правительство способно на все, я не знаю, что и сказать; эта оттяжка на полгода может оказаться бумерангом, который принесет мне дополнительные полгода тюрьмы или ссылки. Тем не менее оставляю решение за Вами. Мои родные и я очень хотели бы пользоваться Вашими советами во время процесса: Вы единственный человек в Париже, который хорошо меня знает… Я действительно болен, у меня плохо с печенью, и начинается водянка, так что я решил съездить на воды в Виши, откуда сразу же Вам напишу. Поступайте как сочтете нужным, Вы ведь знаете мою неосведомленность в таких делах»[456].
Когда Курбе писал это письмо, он уже окончательно решил бежать и тщательно разработал план бегства в Швейцарию. 20 июля он написал Лидии Жоликлер: «Пришло время ехать; преследования ужесточаются и кончатся ссылкой. Если суд — а все подтверждает это — решил взыскать с меня 250 000 франков, со мной будет покончено. Теперь вопрос сводится к одному: как половчей покинуть Францию, потому что проигрыш дела — это либо пять лет тюрьмы, либо тридцать лет изгнания, если я не заплачу. Поэтому мы с М. О. [Марселем Ординером] поедем в Ла-Врин, куда прибудем в среду к пяти вечера: мы рассчитываем, что Вы встретите нас там в закрытой коляске — либо Жоликлер, либо доктор [доктор Поль Жендр, знакомый из Понтарлье], либо г-н Пийо — и отвезете прямо в Ле-Верьер [швейцарская деревня километрах в двух от границы], где мы пообедаем. Все должно быть сделано в полной тайне, поэтому мы рассчитываем на одного из вас, не ожидая Вашего ответа. Нельзя терять времени: суд состоится в четверг»[457]. Это судебное заседание было, видимо, посвящено ознакомлению с делом, так как суд вынес определение лишь в следующем году.
457
Письмо Курбе Лидии Жоликлер от 20 июня 1873 г. —