Доктор Ординер, прекрасно знавший, что думает о нем Зоэ, и отвечавший ей не менее искренней антипатией, в октябре писал Кастаньяри из Тур-де-Пельс: «…Курбе пытается получить от г-жи Реверди свои записи и другие документы, касающиеся истории с колонной, которые находятся у нее. После неоднократных уклончивых ответов она недавно в Орнане, где теперь живет, ясно заявила семье К[урбе], что все передала властям; кто хочет получить документы, пусть к ним [властям] и обращается. Таким образом, она стала непримиримым врагом брата — это видно и по ненависти, которую она испытывает к его друзьям (включая нас с Вами), и по ее действиям. Она чувствует, что от нее ускользнула ее всегдашняя мечта — полная власть над личностью, взглядами и поступками нашего друга, и это приводит ее в ярость»[491]. В декабре Курбе сообщил: «Нам так и не удалось получить записи от моей сестры. Думаю, она сошла с ума [подчеркнуто Курбе]…»[492]. Художник, вероятно, не имел этого в виду буквально, но, сам того не подозревая, попал в точку. Если Зоэ еще не лишилась рассудка, то уже в течение некоторого времени выказывала первые признаки помешательства, однако психическая деградация протекала так медленно, что никто тогда не понимал истинной причины ее сумасбродного и явно нелепого поведения.
В январе 1874 года Зоэ возобновляет переписку с Брюйасом: «Вы, несомненно, знаете из газет, что этот злополучный процесс начнется в конце февраля или первых числах марта [он был отложен до июня], и мы почти уверены, что он [Курбе] его проиграет; полная изоляция, в которой г-да К[астаньяри] и О[рдинер] держат моего брата, стараясь убедить его расплатиться за всю эту подлую банду, физически и нравственно погубившую нашу семью, отнимает у нас всякую надежду. К[астаньяри] и О[рдинер]-ы хотят помешать мне представить доказательства, оправдывающие брата, и взвалить на него ответственность за случившееся, уверяя, что это его обессмертит… Мой брат не представляет себе, во что его превращают эти эксплуататоры…»[493].
Ярость Курбе нарастала вместе с истерией его сестры. В феврале 1875 года он писал Кастаньяри: «Пришло время избавиться от г-на Реверди: он агент бонапартистов и прямая угроза моей семье, и мне, и Вам, и Ординеру, и любому из наших знакомых. Моя сестра — настоящее чудовище, она хочет погубить меня и с помощью полиции прибрать к рукам мои деньги даже в Швейцарии; эти Реверди всех называют ворами»[494]. В апреле он негодует по поводу бесчинств Реверди на родине семьи Курбе: «Они перевернули вверх дном весь Орнан и установили там режим террора, запугивая людей с помощью правительства. Они… рассылают анонимные письма, исходящие якобы от безансонской полиции. Вы не представляете себе, как они обращаются с моими родными. Они пытаются добить моего отца, пока меня нет, угрозами и грубыми оскорблениями запугать сестер, а потом захватить наше имущество. Он [Реверди] начал с того, что силой завладел нашим домом и прикарманил ключи от всех комнат, потом от подвала, так что мой бедный отец, приехав из Флаже со своим ключом от входной двери, вынужден был во избежание скандала две ночи спать на лестнице. В его-то возрасте! Он пишет мне: „Я бесконечно несчастлив в обществе подобных людей, но у меня, наверное, железное здоровье, коль скоро я в силах вынести такие испытания!“ Кончилось все это тем, что на него набросились с неистовыми оскорблениями и навсегда выставили из родного дома. Теперь, приезжая в Орнан… он останавливается в гостинице „Франция“, а сестры [Зели и Жюльетта] — у своих друзей. Недавно отец приехал в коляске, чтобы взять вина из подвала, но обнаружил, что там ничего не осталось, и вынужден был купить вино [наитягчайшее унижение для винодела!]»[495].
Примерно в то же время Курбе пишет гневное письмо Зоэ, официально именуя ее «госпожой Реверди»: «Судебные власти в Берне получили через дипломатические каналы доносы, подписанные Вами и пересланные французским правительством, где [Швейцарии] рекомендуется навести справки обо мне и моих доходах. Усмотрев в этих доносах маневр, явно противоречащий свободе личности, швейцарское правительство встревожилось и через швейцарское правосудие поставило в известность обо всем меня. Правосудие этой страны, немедленно оценив по достоинству эту преступную по отношению ко мне интригу, тем легче разобралось во всей этой клевете, что судейские чины, которым надлежало наводить вышеупомянутые справки, каждую неделю принимали меня за своим обеденным столом. Вам было мало скандализовать своим бесстыдством все Франш-Конте — Вы учиняете скандалы и в чужой стране, где я вынужден жить. После столь низкого поступка, завершающего собой целый ряд подобных же, мне остается лишь потребовать, чтобы Вы покинули дом [в Орнане]… Вы можете покинуть этот дом без всяких сожалений — он настолько разграблен Вами, что мой отец вынужден покупать вино в городе и останавливаться на постоялом дворе… Пора положить конец Вашему позорному поведению, равно как анонимным письмам, которые Вы ежедневно шлете моему отцу, сестрам и мне. Эти письма настолько отвратительны, что их невозможно читать; только бесчестные люди вроде Вас могут прибегать к таким средствам. Пора навсегда развеять тучи клеветы, распускаемой Вами о моих друзьях, которых Вы именуете ворами и которые до сих пор не стащили Вас в суд исключительно из уважения к нашей семье. Довольно об этом, но помни, отцеубийца: уймись или плохо кончишь»[496].
496
Письмо Курбе к Зоэ Реверди приводится в письме Курбе Жюльетте и Зели Курбе от 21 мая 1875 г., Тур-де-Пелье. — BOR, p. 150–152; опубликовано: COU, vol. 1, p. 155–157.