Не только в этот период, но и в последующие годы художник неоднократно писал автопортреты. Их столько, что Курбе часто обвиняли, будто он, как Нарцисс, влюблен в собственное отражение. Вполне вероятно, что в этом обвинении есть доля правды: тщеславие Курбе было достаточно всеобъемлющим, чтобы включить в себя и восхищение красивыми чертами своего лица. Первым из этих автопортретов является, вероятно, крохотная картинка размером менее десяти сантиметров на семь, написанная в 1840 году, вскоре после приезда в Париж. В 1841 году за ней последовало «Отчаяние» — сентиментальная композиция, где художник обхватил руками склоненную голову в позе, изображающей романтическое (и крайне неискреннее) отчаяние.
В 1842 году он создал первую свою картину, имевшую настоящий успех, — «Автопортрет с черной собакой». Хотя и написанное в Париже, это полотно изображает Курбе сидящим на земле у входа в грот Плезир-Фонтен под Орнаном. Топография местности, исхоженной Курбе в мальчишеские годы, так глубоко запечатлелась в его сознании, что он мог без труда воспроизвести любую ее деталь по памяти. На черных, вьющихся, очень длинных волосах Курбе — широкополая шляпа, одет художник в свободную блузу из темной ткани с розовой подкладкой и серые брюки в зеленую полоску. Позади него слева лежат трость и альбом для этюдов; с другой стороны, на фоне виднеющегося вдали залитого солнцем пейзажа, темным силуэтом выделяется черный вислоухий спаниель. На небе и заднем плане — несколько пробных мазков, сделанных мастихином — инструментом, которым Курбе позднее пользовался с большим мастерством.
Собака была недавним приобретением, о чем Курбе и писал родителям в мае 1842 года: «Я обзавелся прелестной собачкой, чистокровным английским спаниелем — ее подарил мне один из друзей; все ею восторгаются, и в доме Удо ей рады гораздо больше, чем мне»[56]. Два года спустя этот автопортрет откроет Курбе двери Салона — честь, которой усиленно добиваются все начинающие. Он собирался послать туда всего одну вещь, более новую и большего размера, но Хессе убедил его представить и эту. О новой своей работе Курбе сообщал родителям в 1844 году: «Я только что написал довольно большое полотно, над которым я столько работал весь последний месяц, что чуть не рехнулся. А я еще не все сделал как следует; поскольку торопился, не знал, кого слушать, и не мог думать ни о чем другом. Если вы полагаете, что я предаюсь развлечениям [шпилька отцу!], вы заблуждаетесь: за весь месяц у меня не было и четверти часа свободного. И вот почему. У меня есть натурщики, которые стоят очень недешево. Я пишу от зари до пяти вечера, когда обедаю. Вечерами же приходится добывать то, что требуется для работы, бегать в поисках моделей по всему Парижу, видеться, наконец, с нужными людьми, бывать на необходимых вечерах, чтобы не прослыть медведем… Только что отправил свою картину в Салон… Г-н Хессе очень хвалил меня за нее и предсказывал мне большой успех. Он наговорил мне столько комплиментов по поводу того, что я сейчас делаю, и работ, находящихся в мастерской, что я не знал, что отвечать… Он посоветовал также послать портрет, написанный мною два года назад. Если меня не допустят — значит, мне не везет…»[57].
Забавно, что двадцатипятилетнего Курбе еще волнуют комплименты. Обычно его тщеславие требовало непрерывных похвал, а когда его мало хвалили, он более чем охотно превозносил себя сам. В марте он уже мог сообщить, что жюри приняло «Автопортрет с черной собакой», но отвергло новую картину: «Наконец-то я допущен на выставку, что очень меня радует. Принята, правда, не та картина, какую мне больше всего хотелось показать, но это не беда, и обижаться мне не на что: полотно, которое отвергнуто, было не закончено… Мне выпала честь: я получил на выставке очень выгодное место, и это меня компенсирует…»[58]. Деду он написал, что портрет вывешен в почетном зале, предназначенном для лучших работ Салона, и будь картина побольше размером, она получила бы медаль, «что было бы великолепным дебютом»[59]. Курбе явно был очень доволен собой, хотя и не питал иллюзий насчет немедленного денежного успеха; он не надеялся много заработать в текущем году, потому что намеревался посвятить себя «более серьезной работе; нет ничего более пагубного, чем преждевременное стремление зарабатывать»[60].