Спору нет, реализм вовсе не был изобретен во Франции в середине XIX века. У него длинная череда выдающихся предшественников; в Италии XVI века — Караваджо, бунтовавший против общепринятых норм идеальной красоты; в Испании — Рибера, Веласкес и Гойя, писавшие сцены повседневной жизни; в Голландии и Фламандии — мастера, создавшие бесчисленные жанровые полотна с домашними интерьерами и семейными группами из числа представителей среднего класса; да и во Франции некоторые картины, часто классифицируемые как романтические, например «Наполеон в госпитале чумных в Яффе» Гро, написанная в 1804 году, и «Плот Медузы» Жерико, выставленная в 1819 году, были в известном смысле реалистическими композициями.
Иногда вместо «реализм» употреблялся другой термин — «натурализм», и делалось немало попыток дифференцировать их. «Натурализм, — писал в 1878 году Лемонье, — это реализм, обогащенный глубоким изучением общества и острыми наблюдениями характеров. Натурализм предполагает философскую основу, которой недостает реализму… Натурализм в искусстве есть исследование характера сквозь призму направления, социального положения через характер, жизни в целом через социальное положение; он идет от индивидуального к типичному, от единичного к общему… Милле был законченным натуралистом… высвободившимся из пут реализма, над которым не смог подняться Курбе»[138]. Сегодня лишь немногие критики продолжают спорить о мелких различиях между реализмом и натурализмом: термины эти практически стали синонимами.
Курбе оказался одним из наиболее значительных художников XIX века по трем причинам: во-первых, он почти в одиночку сокрушил господство пришедших в упадок классической и романтической школ, громко и настойчиво провозгласив ценность для живописи таких сюжетов, как изнуренные работой труженики полей и деревень, бедные, но стойкие горцы, среди которых он жил и которых понимал; во-вторых, он оказал на своих преемников-импрессионистов решающее влияние, без которого они не смогли бы стать тем, чем стали; в-третьих, если оставить в стороне чисто человеческие качества, он был подлинным художником-творцом, обогатившим мир осязаемым и непреходящим вкладом в сокровищницу прекрасного. Социальное содержание его картин, столь важное для него самого, утратило сегодня былое значение — красота осталась. Большинство работ, которые он считал своими шедеврами, — «Дробильщики камня», «Похороны в Орнане», «Ателье» и прочие «тематические» картины огромного размера — оказались спустя столетие в некоторых отношениях ниже многих более скромных и менее противоречивых его произведений — пейзажей, марин, охотничьих сцен, портретов, натюрмортов.
В пределах относительно ограниченного диапазона его палитры краски Курбе, даже потемневшие от времени, грязи и разрушительного действия битумного пигмента, все еще сияют приглушенным блеском. Композиция у него, если не считать нескольких наиболее претенциозных, загроможденных полотен, почти всегда удачна. Его черно-белый рисунок, сам по себе ничем не примечательный, в живописи оказывается безупречным. Курбе, страстно любивший красоту природы во всех ее проявлениях, оставил нам непревзойденные изображения деревьев, утесов, морских волн и горных потоков. Курбе как художник никогда не отличался особой одухотворенностью и не был наделен богатым воображением, потому что и как человек не обладал этими достоинствами; но эти его недостатки, по крайней мере частично, до последних лет перед смертью компенсировались несокрушимой честностью в искусстве и жизни. В его живописи, равно как в характере, бьет через край жизненная сила. Его человеческие и художнические неудачи объясняются главным образом неспособностью осознать пределы своих возможностей. Не удовлетворяясь той работой, в которой он превосходил всех, он упорно (и подчас фатально для себя) хватался за то, что было для него недостижимо в силу его характера.