Духовные дисциплины, естественно, составляли часть семинарской программы. К ним Гюстав выказал еще меньше склонности, чем к остальным предметам. Он был совершенно не способен выучить катехизис, и некоторое время казалось даже, что он не сумеет подготовиться к первому причастию. Вероятно, семена его будущего антиклерикализма уже начали прорастать. «Каждый раз, когда он вместе с соучениками представал перед духовными экзаменаторами, его неизменно заставляли пересдавать, — пишет Кастаньяри. — Пороки, присущие его юному возрасту, и грехи, в которых он признавался исповеднику, были так чудовищно преувеличены как по числу их, так и по характеру, что никто не соглашался давать ему отпущение… Эти повторяющиеся отказы начали портить репутацию подростка. Орнанские хозяйки сплетничали о нем и не могли представить себе, что же с ним будет. Затем в Орнан приехал кардинал де Роган, архиепископ Безансонский, и его ознакомили с создавшимся положением. Кардинал, человек разумный, решил сам разобраться в деле. „Приходи ко мне — побеседуем“, — сказал он Курбе. Ничего лучшего мальчик и не желал. Он явился к кардиналу, который принял его благожелательно, и… убедил исповедаться. Курбе встал на колени и начал перечислять свои грехи. Неожиданно кардинал, смотревший в другую сторону, услышал признание в чудовищном злодеянии, он быстро повернул голову и увидел, что мальчик читает по объемистой записной книжке. Чтобы быть уверенным, что он ничего не упустит, Курбе составил список всех мыслимых грехов — от пустячных проступков до тягчайших преступлений. Эту чепуху он и читал другим исповедникам, которые из-за темноты в исповедальне не сумели раскрыть обман. Архиепископ сразу все понял и расхохотался. Так Курбе удостоился чести получить первое отпущение от кардинала, который, дабы выжать из удивительного происшествия максимум пользы, прочел изумленным местным кумушкам проповедь на текст: „Quomodo fiat istud“ — „Как это было сотворено?“»[14] Позднее Курбе часто рассказывал эту историю, — наверняка с прикрасами собственного изобретения.
Отроческое отвращение Курбе ко всякого рода умственной работе с годами выражалось все ярче. Чтение не доставляло ему никакого удовольствия. Он был «так ленив, что читал лишь газеты, где упоминалось его имя, насмехался и подшучивал над культурой…»[15]. «Вид книги приводил его в ярость, чернильница на столе — в содрогание»[16], — не без некоторого живописного преувеличения пишет другой биограф художника.
Из всех предметов, преподававшихся в орнанской семинарии, глубоко интересовал Курбе только один — рисование. Этот предмет был введен лишь в 1833 или 1834 году, когда аббата Гуссе (ставшего впоследствии архиепископом Реймским и кардиналом) сменил на посту директора семинарии аббат Удо, бывший преподаватель риторики, а также кузен г-жи Курбе. При Удо основы рисунка и живописи преподавал некий Бо, ученик Антуана-Жака Гро, любовно прозванный семинаристами «папашей Бо». Бо «не отличался особым талантом, но метод преподавания был у него превосходный. Он уводил воспитанников на открытый воздух в какое-нибудь живописное место и предлагал им воспроизвести карандашом и кистью то, что у них перед глазами. Сам он тоже садился за работу — как ученик, как старший из учеников»[17]. Бо оставил интересное, хотя и несколько наивное свидетельство об этих экскурсиях — картину, изображающую воспитанников за усердным писанием пейзажа; Курбе на ней сидит в первом ряду. Гюстав, которому было тогда около шестнадцати, послужил также моделью для св. Бернье, покровителя виноградарей; эта картина висит теперь в орнанской церкви и, вероятно, тоже написана Бо. Найдя наконец выход своей юношеской энергии, Курбе окончательно пренебрег книгами и целиком посвятил себя кисти и карандашу, торопливо заполняя альбомы этюдами и набросками цветов, портретов, пейзажей. С мальчишеским задором он за один сеанс попытался молниеносно скопировать картину религиозного содержания на стене часовни, используя фарфоровую палитру одной из своих сестер и краски, не то украденные, не то одолженные у маляра. Тщеславие побудило его даже попробовать свои силы в портрете: он написал своего соученика по фамилии Бастид, впоследствии полкового священника французского корпуса в Риме, который много лет спустя вспомнил, что у него в Орнане до сих пор хранится «ужасный портрет, написанный моим другом Курбе в возрасте пятнадцати лет»[18].
18