Хотя самому Курбе выставка принесла только финансовые потери и порицание критиков, со временем она приобрела неоценимое значение для последующих поколений художников. Бросив вызов авторитету бюрократов, она раз и навсегда ниспровергла господство чиновничества и стала образцом для независимых и персональных выставок, широко распространенных в наши годы.
Месяцы тяжелого труда физически и нравственно измотали Курбе. «Я так устал, что еле держусь на ногах, — писал он родителям в конце августа. — Страшно тоскую по Орнану»[198]. Однако предложение посетить Гент отсрочило его поездку домой, и в дружественной атмосфере Бельгии, где его творчество всегда пользовалось большей популярностью, чем во Франции, Курбе быстро воспрял душой и телом. В начале сентября он писал из Гента: «Меня встречают как принца, что неудивительно, поскольку я общаюсь с графами, баронами, принцами и т. д. Мы то на званых обедах, то катаемся в коляске или верхом по гентским улицам. Что касается обедов, не решаюсь больше о них говорить: сам не верю, что за столом можно просиживать по четыре часа в день. Думаю, что если задержусь здесь еще, то вернусь домой круглым, как башня. Тем не менее написал уже два портрета»[199]. Он побывал в Брюсселе, Мехелене, Антверпене, Дендермонте, собирался посетить Брюгге и Остенде, а вернуться намеревался через Левей, Льеж, Динан, Кёльн, Майнц, Страсбург, Мелуз и Безансон. Большую часть осени он, по всей вероятности, провел в Орнане, но до конца года вынужден был возвратиться в Париж, чтобы закрыть свою выставку. 9 декабря он писал Брюйасу: «Демонтирую свою выставку. Время истекло. Надо освобождать участок, голова идет кругом… Через три дня уезжаю в Орнан, куда отправляюсь нехотя, потому что есть работа в Париже»[200].
Глава 14
Франкфурт
Напряжение и суета 1855 года сменились относительно спокойным периодом. Весь 1856 год Курбе делил свое время между Парижем и Орнаном, но в обоих местах неутомимо писал. Год этот примечателен прежде всего экспериментами художника в новом жанре, который в течение десяти последующих лет занимал все больше и больше места в его творчестве; этот жанр — охотничьи сцены в горах Франш-Конте. Раньше охота для Курбе была только развлечением, единственным видом спорта, который он любил. Первыми его опытами в этой области стали «Лиса на снегу» и «Раненый олень», написанные, вероятно, зимой или ранней весной 1856 года в Орнане, хотя закончить он их мог и в своей парижской мастерской. Его натренированный глаз умел схватывать и запоминать движения быстро бегущих животных, гоняющихся за ними собак и скачущих лошадей. Чтобы освежить впечатление, он пользовался иногда беглыми набросками, сделанными на месте, а детали писал стоя перед тушей лани или иной дичи, предоставленных ему на время владельцем мясной лавки на улице Монторгёй, вблизи Центрального рынка.
В 1856 году он написал также с полдюжины пейзажей, в том числе два ландшафта в лесу Фонтенбло, а также «Женщину с перчаткой» (г-жа Мари Крок) и «Амазонку», женщину в платье для верховой езды, обычно отождествляемую с романисткой и поэтессой Луизой Коле, хотя это и сомнительно: у Луизы Коле были светлые вьющиеся волосы, тогда как шевелюра «Амазонки» (по крайней мере на ныне загрязненной картине) кажется очень темной. Луиза Коле приобрела известность не столько своими произведениями, сколько своими связями с выдающимися писателями — Виктором Кузеном, Абелем Вильменом, Альфонсом Карром и Гюставом Флобером. В 1854 году она познакомилась с Шанфлери и, возможно, прибавила его имя к списку своих любовников, но не исключено, что их отношения оставались платоническими. «Последние два года, — писал он в январе 1856 года Бюшону, — я был связан с белокурой Музой, высокой, полной жизни и сил, чьи любовные похождения вызывали своего рода сенсацию… Долгое время я избегал делать ей комплименты как насчет ее стихов, которые меня совершенно не интересовали, так и по поводу остатков ее красоты, которая меня не волновала»[201]. Шанфлери собирался познакомить ее с Курбе, но мужчины не смогли прийти на свидание. Встречался Курбе с ней потом или нет, трудно сказать.