Новой картиной была «Венера, преследующая Психею своей ревностью», позднее переименованная в «Пробуждение». Обнаженная белокурая Психея лежит на широкой постели с пологом, а смуглая Венера, приподняв его, злобно смотрит на спящую девушку. Поскольку Курбе уже привез из Парижа натурщицу для злополучной «Иппокрены», он, видимо, использовал ее для одной из этих фигур, а может быть, и для обеих. Курбе так часто и энергично выражал отвращение к мифологическим сюжетам, что Кастаньяри и другие друзья подозревали, что он умышленно выбрал такое название, чтобы ввести жюри в заблуждение. Кое-кто предполагал, что картина затрагивает современные нравы — порицает лесбийство — и что мрачное лицо Венеры выражает не злобу, а вожделение. Верна или не верна такая интерпретация — и то и другое вполне возможно, — картина была отвергнута Салоном вопреки неприкосновенности, формально гарантированной художнику тремя медалями, и отвергнута по той же причине, что и «Возвращение с конференции» — за оскорбление общественной морали. «Терпение! — восклицал Торе. — Курбе добьется успеха, несмотря на то, что его картина отвергнута… На этом новом скандальном полотне нет священников, есть только женщины, женщины наших дней, делающие то, что им хочется… Это разрешалось мифологическим и библейским героиням… А вот женщин с берегов Сены за какую-то ерунду обвиняют в непристойности»[281].
Курбе оставался во Франш-Конте почти до конца 1864 года, оказавшегося феноменально продуктивным. За это время он создал по меньшей мере дюжину пейзажей окрестностей Орнана, включая четыре варианта «Берегов реки Лу», «Долину Шоврош», «Водопад Сиратю» около Мутье, «Дуб во Флаже», «Мост у мельницы» в верховьях Лу, «Осыпающуюся скалу» вблизи Салена, последняя была написана за три часа, морозным днем, по просьбе местного геолога Жюля Марку, который подарил Курбе первобытное оружие для его мастерской в Орнане. Написал он также «Пороги реки Ду» около Морто и «Источник Лизон». Кроме пейзажей было создано четыре или пять охотничьих сцен, в том числе «Охотники на снегу», а в Понтарлье, где Курбе навестил недавно поженившихся Шарля и Лидию Жоликлер, он выполнил вышеупомянутый портрет Лидии и два пейзажа — «Ферма Понсе» и «Ель».
Во время одной из таких экскурсий на натуру Курбе пришлось сделать широкий жест по отношению к своему старому другу Шарлю Пушону, о чем он рассказал в письме к Люке, парижскому торговцу его картинами: «Проходя через Мутье, я видел беднягу Поншона [так в печатном варианте], винодела и живописца. У этого неудачника любопытный талант: непосредственностью он напоминает Гольбейна. Я купил у него два маленьких натюрморта с фруктами, хотя не нуждаюсь в картинах. Нельзя давать собрату умирать с голоду, особенно когда это твой земляк. Я пошлю их Вам на продажу и особенно их рекомендую. Чтобы пристыдить богачей нашей долины, я заплатил ему триста франков… Вы сделаете доброе дело и будьте уверены: г-н Энгр не напишет таких натюрмортов, а г-н Фландрен таких портретов, как он. Но этот человек живет милостыней, а когда ему приходится самому платить за свой обед, ест хлеб с чесноком да орехи, которые посчастливится найти»[282].
Глава 19
Сален
В конце сентября 1864 года Макс Бюшон, услыхав, что Курбе пишет неподалеку от деревни Нан-су-Сент-Анн, километрах в семнадцати от Салена, послал скульптора Макса Клоде и еще одного приятеля — кажется, это был Шарль Тубен, сотрудник Бодлера и Шанфлери по изданию недолговечного «Ле Салю Пюблик» — с поручением пригласить художника погостить у него. Курбе с удовольствием согласился, но заявил, что прежде должен закончить пейзаж «Истоки Лизона», и ушел вместе с Жеромом — осликом, которого приобрел, чтобы возить тележку с принадлежностями для живописи. После завтрака друзья последовали за ним. «Мы… нашли художника в поле у родника, — сообщал Клоде. — На мольберте стоял холст, а Жером мирно щипал траву… Дул сильный ветер, и когда мы подошли, холст вместе с мольбертом опрокинулся и… угол мольберта пробил его. „Ничего страшного!“ — сказал Курбе. Он повернул холст, густо замазал краской порванное место, наложил на него бумагу и объявил: „Ну вот, будет не видно…“ Мой спутник притащил тяжелую лестницу, мы подперли ею мольберт и, как могли, укрепили ее ветками и большими камнями. Теперь художник мог работать без опаски. „Вас, наверное, удивляет, что полотно у меня темное, — объяснил он. — Природа без солнца темна и черна; я поступаю как солнце: высвечиваю выступающие места — и картина готова…“. В четыре полотно было закончено… От силы за два часа работы завершить метровое полотно! „А теперь, — объявил Курбе, — отправляемся в Сален!“ Все принадлежности мы сложили на маленькую тележку, полотно накрепко привязали сзади и запрягли Жерома, крайне недовольного тем, что ему помешали обедать… В деревне мы наняли еще одного ослика на подмогу Жерому, так как дорога целых шесть километров шла в гору, мы поднимались пешком… Добравшись до верху, мы отослали обратно второго осла, и поскольку теперь нам предстояло километров десять спуска, Курбе скомандовал: „Всем сесть в тележку“. Мы устроились втроем как сельди в бочке, потому что маэстро занимал порядочно места. Ослик рысью спускался с холма; темнело, и вскоре перед нами показался Сален… Навстречу нам волы тащили повозку с бочкой вина, и мы приняли вправо, чтобы разминуться с ней, но ослик испугался и… понес. Курбе так сильно натянул поводья, что левый повод лопнул, а правый круто повернул ослика к обрыву. Ослик, тележка и седоки перемахнули под откос, но, к счастью, два передних колеса зацепились за парапет, и мы повисли над пропастью. Мы… втащили наверх ослика, тележку и полотно. Ничто не пострадало. Теперь мы стали осторожнее и до конца пути уже не садились в тележку… У Бюшона нас ожидал хороший ужин, который мы с аппетитом уплетали, весело рассказывая о своем приключении»[283].
283