В сентябре Курбе принял приглашение графа Шуазеля провести месяц-другой в Довиле, откуда 27 сентября писал сестре Жюльетте: «С августа прошлого года я работал без передышки… После крайне неприятной стычки с Ниверкерком (которого заставил замолчать) я приехал в Довиль, куда меня долго и настойчиво приглашал г-н де Шуазель. Я уступил его настояниям, потому что мне это было необходимо: у меня в голове мутилось от усталости. Здесь, у этого поистине очаровательного молодого человека, я живу как в земном раю. У него неподдельно изысканные манеры лучших времен французской учтивости. Образ жизни мы ведем самый простой, но чрезвычайно роскошный. Вечером нам прислуживают полдюжины лакеев в черных фраках, белых галстуках и лакированных ботинках — словом, одетых как префекты. Стол ломится от блюд и посуды из чеканного серебра. Посередине — корзина с цветами… по углам корзины — самые великолепные фрукты; вина просто невообразимые… Стены гостиной и других помещений обиты серым с жемчужным отливом шелком… Над постелями — балдахины… Я задержусь здесь еще дней на восемь — десять»[314].
Курбе каждый день купался в море, ездил на прогулки в экипаже или на пароходе в Жюмьеж, Ивето и другие интересные места в окрестностях. Гостеприимный хозяин распахнул двери виллы для друзей художника, в том числе Будена и Моне. «Дорогой Буден, — писал Курбе, — по желанию г-на де Шуазеля приглашаю Вас с Вашей дамой завтра, в среду, на обед к шести вечера. Я уже пригласил г-на Моне с его дамой, и вчера вечером они обещали мне быть в Казино… Захватите по дороге Моне и приходите вчетвером. Непременно буду Вас ждать»[315]. Моне жил тогда со своей возлюбленной Камиллой, но поженились они только в 1870 году. Курбе несколько раз встречался с Моне в Париже, видел работы молодого коллеги в Салонах 1865 и 1866 годов, восхищался ими, подбадривая автора похвалами, и помогал ему по временам небольшими ссудами, вернее, подарками: Моне тогда очень нуждался.
Прогулки и развлечения не мешали Курбе работать, и за время пребывания в Довиле он написал портреты двух братьев Нодлер; две марины — «Дюны в Довиле» и «Берег моря вблизи Трувиля»; «Бретонскую прядильщицу», написанную близ Онфлера и изображавшую женщину, которая прядет в поле и одновременно присматривает за пасущейся скотиной; и «Собаки графа Шуазеля» — двух великолепных холеных псов, одного белого, другого серого.
К концу сентября Курбе возвратился в Орнан. Всю зиму он непрерывно работал, написав еще одну «Купальщицу» — довольно нескладную фигуру обнаженной женщины с плохо нарисованными руками, которая окунает ноги в лесной ручей; «Деревенскую нищету» — снежный пейзаж, на фоне которого изображена крестьянка, согнувшаяся под огромной вязанкой хвороста, ведущая за собой козу и следующая за маленькой девочкой. «Охотника верхом, напавшего на след» и «Полуденный отдых» — две упряжки волов отдыхают в тени леса, на заднем плане — нагруженный сеном фургон, под деревьями спит батрачка, а справа — два молодых, тоже уснувших батрака, моделями для которых послужили Марсель и Оливье Ординеры, сыновья доктора Эдуарда Ординера, друга Курбе и жителя Мезьера. По-видимому, Курбе вновь посетил Сален, где написал портреты Макса Бюшона и его жены. Но самой большой и самой значительной из работ этой зимы было «Аллали», или «Загнанный олень». Аллали — это охотничий клич или имитация звуков охотничьего рога, предвестие близкой добычи. Картина размером примерно четыре с половиной на пять семьдесят изображает смертельную схватку оленя на снегу со сворой насевших на него собак. Одна из гончих вцепилась ему в заднюю ногу, другая яростно рвет горло, а охотник (друг Курбе Жюль Кюзенье) с поднятым хлыстом пытается помешать псам изодрать в клочья шкуру оленя. Справа еще один охотник (Феликс Годи), верхом, наблюдает за схваткой; далеко слева одна из собак, пронзенная рогами оленя, лежит на снегу…