Шестого сентября группа художников неофициально собралась в Сорбонне и создала художественную комиссию для охраны произведений искусства в Париже и окрестностях. Председателем был избран Курбе, членами — живописцы Домье, Верасса, Фейан-Перрен, Лансье, скульпторы Огюст Оттен, Мулен, Ле Веэль, Жофруа Дешом, гравер Бракмон и декоратор Ребер. Комиссия серьезно отнеслась к своим обязанностям: она следила за перевозкой произведений искусства из второстепенных музеев Парижа и окрестностей и размещением их в подвалах Лувра, принимала меры предосторожности против пожаров и краж, занималась упаковкой ценных рукописей и книг, а также распорядилась обложить мешками с песком многие памятники и статуи, чтобы защитить их от ожидаемых обстрелов. Одним из первых мероприятий комиссии была проверка нескольких таинственных ящиков из квартиры Ниверкерка, где, по слухам, находились картины, которые бывший директор хотел тайно вывезти в неизвестном направлении, однако в них оказалось лишь старинное оружие и доспехи из музея в Пьерфоне, совершенно законно отправленные в Париж, чтобы их не уничтожили пруссаки.
Решение Курбе остаться в Париже встревожило его отца: «Ты знаешь, что мы с матерью уже состарились, а у твоих сестер слабое здоровье; приезжай как только сможешь, мы ждем тебя, что бы ни случилось. В такие критические времена, да еще при угрозе вторжения, семья должна быть вместе…»[353]. «Я прочел замечательное письмо отца с самым горячим сочувствием, — ответил художник, — но в данный момент не могу удовлетворить ваши желания. Парижские художники, а также министр Жюль Симон оказали мне честь, назначив меня председателем [комиссии по делам] искусств в столице. Я доволен этим, потому что не знал, как послужить родине в постигшем ее несчастье: я ведь не имею склонности к ношению оружия. К тому же не могу поверить, что немецкая армия докатится до Орнана; но даже если это случится, у вас в руках могущественный талисман — мой почетный баварский крест, орден высокой степени; он вместе с наградным свидетельством лежит в комоде у меня в комнате. Немцы чрезвычайно почтительно относятся к своим учреждениям; покажите его их начальству — и вам нечего будет опасаться. А пока согласитесь, что долг перед обществом следует выполнять в первую очередь»[354].
Девятого сентября Курбе отправил еще одно письмо родителям: «Не могу сейчас вернуться в Орнан… Не думаю, что мне есть чего опасаться. Я буду при Лувре, а в Париже мне грозит меньше опасностей, чем в провинции, где мне пришлось бы принять активное участие [в войне]. Полагаю, что пруссаки уже под Парижем, но начнется ли осада, пока не знаю. Пути сообщения, вероятно, окажутся перерезанными. В случае моей смерти пусть сестры возьмут себе деньги, которые я поместил у г-на Анрио, вложив их в акции Лионской [Париж — Лион — Средиземное море] железной дороги. Я оставлю соответственную записку у своей привратницы или своего поверенного Шоде»[355]. За этим следовала приписка: «Только моим сестрам Зели и Жюльетте»[356], что, видимо, относилось к распределению железнодорожных акций. Очевидно, художник уже ссорился с Зоэ, и с тех пор пропасть между ними с каждым годом становилась все шире.
Двадцать четвертого сентября Жюль Симон создал официальный орган — Архивную комиссию «для проверки архивов Лувра и выяснения обстоятельств любых мошенничеств, которые могли быть совершены чиновниками свергнутого режима»[357]. Эта комиссия первоначально состояла из пяти членов под председательством философа Этьена Вашро, но через несколько дней в нее дополнительно ввели Курбе и критика Филиппа Бюрти. Комиссия не обнаружила ни подлогов, ни самовольных перемещений государственной собственности. Практически все хранители и прочие служащие музеев, которые были назначены при Империи и многие из которых продолжали исполнять свои обязанности после 4 сентября, оказались действительно людьми безупречно честными. Курбе и Бюрти не могли оспорить эти выводы, но тем не менее 1 октября вышли из состава Архивной комиссии: они не одобряли оставления на своих постах должностных лиц, служивших при императорском режиме. «Архивная комиссия Лувра выполнила свою задачу, — писал Курбе Симону. — Прошу принять мою отставку: она необходима, потому что я не могу подписать отчет. Ни в коем случае я не стану одобрять действия Империи и поддерживать служивших ей людей, какие бы доказательства своей добропорядочности они ни представили. Кроме того, когда мы пришли закрыть двери конюшни, лошади уже исчезли, и наша работа оказалась всего лишь фарсом… Нынешнее правительство не имеет отношения к революции, и работа нашей комиссии обречена на бесплодие, поскольку она не может… радикально реформировать бюджет и персонал музеев. Все еще надеясь быть полезным, я с удовольствием оставлю за собой миссию, возложенную на меня группой художников и подтвержденную Вами»[358].
353
Письмо Режиса Курбе сыну, б/д. Из неподписанного, не датированного отрывка донесения, озаглавленного Courbet et la colonne sous le 4 septembre et le 18 mars. — CD, коробка 7.
355
Письмо Курбе семье от 9 сентября 1870 г., Париж. —
357