— А харч где возьмем, батько, чтобы в пути с голоду не околеть? — выкрикнул Грицко Суп.
— Харч найдем. — Семен показал в сторону молдавской деревни-саты. — Харч на фуры погрузим — и в путь.
— Там теперь и за золото хлеба не достанешь. Крестьяне нынче сами кору деревьев объедают, — возразил ему Грицко.
Чухрай усмехнулся:
— Не понял ты… Мы там хлебушка да сухариков у солдатушек призаймем маленько. Не пропадут они, а нас выручат. Был я в том селе не раз. У склада караул жидкий — по два часовых на амбар. Перевяжем в сумерки…
— Неладно, батько! Неладно! Бунт это… Сибирь, — испуганно вырвалось у Супа.
— Испугался? Знаю, тебе есть пошто в испуг впадать. Гроши измаильские за пазухой греешь. За них у интендантских крыс харчуешься. Вон какую рожу отъел!
Грицко Суп в самом деле отличался розовым полным лицом среди своих бледнолицых, изморенных голодом и тяжкой работой товарищей.
От насмешливых слов Чухрая он побагровел. Семен попал не в бровь, а в глаз.
— Что ты, батько? Разве я боягуз какой? — прищурил маленькие светлые глазки Грицко. — Мне тоже тикать отсюда охота. Только харч воинский взять — дело опасное… Воровство это. Бунт.
— Побег — тоже бунт. И за то, и за это — расчет один!
— Струсил ты, Грицко… За золото свое дрожишь. А у нас грошей в кишене не так богато, как у тебя. Дрожать нема за что! — зло крикнул ему Яков Рудой.
— Верно говорит Яков!
— Клади гроши, Грицко, на круг, то и бояться перестанешь, — поддержали Рудого казаки.
— Тише, братцы, — гулким басом покрыл голоса спорящих Чухрай. — Дело ясное — харч возьмем. Сходиться всем у склада, как только стемнеет. А теперь айда сабли точить, сапоги веревками вязать. Торбы походные готовить… Да глядите, чтоб начальство не прочуяло… А ты, Грицко, сам решай. Не хочешь с нами идти, так оставайся. Тебе, может, пан Головатый за верность награду какую даст… — насмешливо обратился Семен к Супу.
Тот смущенно заморгал:
— Да я, как все… Я с вами.
Побег
В сумерки казаки без шума и кровопролития повязали сонных солдат, отдыхавших в караульной избе, и часовых у склада. Черноморцы запрягли цугом четырех кляч в одну из фур, стоявших на интендантском дворе, и нагрузили ее мешками с пшеном, мукой и сухарями.
Замкнув связанных солдат в караульной избе, казаки не мешкая двинулись в далекий путь. На облучке тяжело нагруженной фуры уселся Семен. Он правил лошадьми.
Сорок два казака, так называемая полусотня Чухрая, вооруженные саблями и ружьями, в пешем строю сопровождали фуру.
Беглецы благополучно вышли из села. Последний раз взглянули на мерцающие редкие огоньки разрушенного Измаила и свернули по Аккерманской дороге в черную, обожженную морозным ветром степь.
Измученным голодом людям было тяжко передвигать опухшие, покрытые язвами ноги, обутые в рваные сапоги. Опасаясь погони, Чухрай торопил товарищей.
— Вся хвороба от скорого шага повытрусится. Это сначала невмоготу, а там по привычке легче будет. А за Аккерманом, в обжитых местах, совсем добре станет. Так что швыдше, паны казаки.
Чтобы поднять дух товарищей, он соскочил с облучка, посадил ездовым на фуру самого слабого казака и, обогнав всех, зашагал впереди.
— Двужильный, старый черт!
— Как верблюд!
— А долгоногий! Он — шаг, ты — два…
— Что ноги! Ты гляди, сила какая! Это только на вид он дохлый…
— И я говорю, что батька наш — верблюд! — восхищались казаки своим старшим.
А он шел впереди и, глухой к просьбам остановиться хотя бы на минутный роздых, как бы тянул за собой всех.
Только когда на востоке побелело небо, Семен решил сделать первый привал и велел свернуть с дороги в заросшую кустарником балку. Измученные люди попадали на снег возле костра, который начал разжигать ездовый.
Тут только казаки обнаружили, что с ними нет Супа.
У озера Катлабух
Исчезновение Грицка встревожило казаков.
— Неужели он, как Иуда, укажет начальству, куда мы путь-дорогу держим? — высказал вслух думку, волновавшую всех, Яков Рудой.
— Да не скажет он ничего начальству. Он казак правильный, — поспешил успокоить товарищей Чухрай, хотя сам еще в большей степени, чем Яков, подозревал Супа в предательстве. Уж очень не нравился ему ловкач Гришка в последнее время! Но Чухрай не хотел раньше срока пугать казаков.
Путь вперед был нелегок, ох нелегок. Он потребует огромного напряжения душевных и физических сил от каждого. Зачем же, чтобы сердца товарищей разъедали сомнения и страх? Поэтому Семен сделал над собой усилие и пояснил: