— Теперь в Яссах денно и нощно идут переговоры с турками о мире. Султанские визири Реис-эфенди, Абдулла-эфенди, Ибрагим Исмет-бей и Мехмет-эфенди с графом Александром Андреевичем Безбородко торгуются, с каких земель султан тягло сбросит, — пояснял Никола Кондрату.
Обрадовался Кондрат и появлению в кофейне Луки с Чухраем.
Оба они сильно изменились. Тот изнеможенный, отощавший Чухрай, каким его запомнил Кондрат во время последней ночной встречи у озера Катлабух, теперь мало походил на высокого бодрого сухопарого старика в бархатном полукафтане.
По-иному выглядел и Лука. Он сбрил свою курчавую бороду, прикрыл черные кудри седым напудренным париком. На нем красовался синий расшитый серебром кафтан, короткие из палевого сукна штаны. Белые чулки обтягивали толстые ноги, обутые в тупорылые черные башмаки. Кондрат, встретив на улице Луку, ни за что не опознал бы в этом пестро одетом толстяке своего бывшего друга.
Из немногих слов, сказанных при этой встрече, Хурделица понял, что торговые дела Луки пошли в гору и что это он выхлопотал Чухраю справные документы, по которым дед сейчас вольно проживает в Хаджибее возле своей Одарки. Узнал он, что Луку все величают теперь негоциантом и Лукой Спиридоновичем и что Семен служит в его коммерческом доме, который ведет торговлю солью и скотом.
— Честные люди в моем деле потребны. Вот я и взял Семена. И тебе, если хочешь, место у меня найдется, — важно похлопал Лука Кондрата по плечу. Он сказал это с доброжелательной улыбкой, но Хурделице очень не понравились покровительственные нотки, которые звучали в его голосе.
Он пригласил Кондрата к себе в гости, но когда Хурделица, в свою очередь, пригласил его приехать на Лебяжью заводь, чтобы отметить рождение ребенка, тот снисходительно улыбнулся и покачал головой. За него ответил Никола.
— Лука Спиридонович ныне в большие люди вышел, — пояснил Аспориди. — У него каждый день столько важных гостей бывает, что ему не до тебя…
Кондрата смутил такой ответ. Он покраснел и сказал Семену:
— Видно, гусь свинье не товарищ… Тогда ты, Семен, ко мне с Одаркой приезжай.
Чухрай вопросительно взглянул на хозяина.
— Если вот Лука Спиридонович отпустят.
Но Лука снова усмехнулся:
— Тебе Никола уже сказывал, что у меня дело немалое. Оно помехи не любит. Семену в Таврию обоз с товаром везти… А ко мне заходи — угощу, гостинцев дам, — сказал он и, важно кивнув, поплыл к выходу.
Чухрай только крякнул и потупился — его огорчил отказ хозяина. Кондрата тоже обидели слова Луки. Он хотел было броситься вслед за Лукой, догнать его, сказать ему тоже что-то обидное, но Аспориди крепко схватил его за рукав и удержал:
— Не горячись, Кондрат, не стоит. Я же сказал тебе, что большой, боолыпой человек стал Лука Спиридонович. Зачем обижать его? Еще пригодится. Ты, Кондрат, лучше сходи в гости к нему. Посмотри, как он живет. — В голосе Аспориди слышалась едва уловимая насмешка, и все его смуглое морщинистое лицо и большие черные глаза слегка улыбались.
Кондрат понял, над кем смеется сейчас старый грек. Конечно, над раздувшимся от важности Лукой! Это как-то успокоило Кондрата. Стоит ли ему в самом деле гневаться на смешное чванство бывшего товарища? Ведь Лука вообще-то был неплохим человеком.
— Ты, Никола, как и прежде, уговаривать мастер, — обернулся к нему Хурделица. — Ни в чем не изменился…
Кондрат с Семеном пошли домой к Одарке, где Хурделицу ожидал новый сюрприз. В горенке он встретил Селима. Оказалось, что Зюзин сдержал свое слово и отправил ордынца в Хаджибей с первым попутным обозом.
На другой день Кондрат с Чухраем сводили Селима на могилу Озен-башлы. Затем все трое отправились в греческий форштадт в гости к Луке.
Хурделица удивился: сколько новых каменных и деревянных домов выросло на месте прежних убогих татарских юрт и землянок! Особняк, в котором жил негоциант Лука Спиридонович, был двухэтажным зданием, построенным из золотистого камня-ракушечника, с небольшим садиком и двориком, выложенным полированными плитами гранита.
Одетый в ливрею юноша не пустил гостей в покои, а повел в людскую комнату, где обедали слуги. Через некоторое время сюда вышла одетая в дорогое господское платье немолодая полная смуглолицая женщина, в которой Кондрат признал жену Луки Янику.
Она приветливо встретила гостей. На славу угостила их и подарила Хурделице новый темного сукна кафтан-венгерку, а Маринке — цветистые турецкие ткани на платье. Но сам Лука не вышел к гостям.
Возвратился Кондрат Хурделица поздно, очень хмельной и очень грустный. Он испытывал горечь, смутно понимая, что деньги, богатство разрушили его хорошую дружбу с Лукой.
Обо всем этом и пытался подробно поведать жене Кондрат. Но она, к великому огорчению мужа, плохо слушала его. Видимо, Маринка была озабочена другим, чем-то очень важным. Кондрат понял это лишь тогда, когда она вдруг торопливо выбежала из горенки, а Одарка бросилась вслед за ней.
Роды Маринки прошли удивительно быстро.
— Дуже здоровая у тебя жинка. Дуже! Уж я за свой век рожениц повидала, но таких, как она, редко встречала, — сказала Одарка, появившись в горенке, где с нетерпением ожидал ее Кондрат.
Он бросился в комнатушку. На постели рядом с Маринкой он увидел спеленатого ребенка.
— Сын? — спросил он.
Маринка открыла счастливые глаза и прошептала, слабо улыбаясь:
— Сынок…
— Значит, казак! — воскликнул Кондрат. Он поцеловал в бледные искусанные губы жену и, схватив висевшие над кроватью ружья, бросился на крыльцо.
Тут он вместе с Селимом восторженно палил в декабрьское зимнее небо в честь рождения сына.
Замыслы Луки
Вернулся Чухрай из поездки в Таврию только к весне. Путешествие его продолжалось долго потому, что обратно он двигался с обозом, груженным солью, которую частично пришлось завезти в Аджидер. Вернулся в Хаджибей Семен хворым. Ночевки в степи во время метелей подточили здоровье деда. Приехал он домой к заждавшейся его Одарке — она уже два месяца как возвратилась с Тилигула — и свалился в горячке.
Луку сильно раздосадовала болезнь Семена. Чухрай нужен был ему для новой поездки по торговым делам, а тут — неожиданная заминка. Пришлось отправить караван с малоизвестным человеком, а «полезного деда», как называл его Лука, пришлось лечить, чтобы как можно скорее поставить на ноги.
Поэтому Лука Спиридонович, кряхтя от досады, распорядился послать к Чухраю самого лучшего в городе врача — немца Греббе. Это стоило ему нескольких окороков и бочонка вина.
Но Семен не мог сразу одолеть болезнь. Только к весне начал старик медленно передвигаться на своих длинных ослабевших ногах. Он с трудом стал добираться до кофейни Николы. Здесь можно было узнать, что делается на свете. Одарке не нравились такие походы. И не потому, что он возвращался, как правило, из кофейни хмельным. Ее огорчало другое. Она видела, что известия, которые ее старик узнавал в кофейне, будоражат Семена, делают его раздражительным, угрюмым. Чухрая особенно расстраивали вести о том, что хотя, по недавно заключенному Ясскому миру, Турция и уступает России все пространства земель от Днестра и Буга, включая Очаков, но оставляет за собой уже освобожденные от турок земли за Днестром с крепостями Измаил, Аккерман, Бендеры и Хотин.