Решив, что она достаточно ясно высказалась, Хайо дописала сутры и поднялась, чтобы осмотреть кабинет Дзуна. При дневном свете и на сытый желудок можно было взглянуть на вещи под другим углом.
В кабинете нашлись черновики – он писал о временах года на Оногоро, – а также путеводители и краеведческие справочники. Хайо заглянула в них, ища хоть намек на то, чем занимался Дзун до их приезда, но ни на одной странице подсказки не нашла.
Все, что лежало за пределами Оногоро, называлось внешним миром. Еще было не принято упоминать, что со времен войны хитоденаши терзала этот «внешний мир» и тем более – что войну начала Укоку. Все приобретало какой-то извращенный смысл. Оногоро двигался дальше, наслаждаясь успешным использованием синшу и собственной уверенностью в том, что если проклятие хитоденаши попадет на остров, то дефицита синшу однозначно не случится. Такое было возможно только на Оногоро.
Ученые Укоку создали хитоденаши во время войны как оружие. Говорили, так получилось в результате неудачного эксперимента по обожествлению.
Хайо пролистала еще несколько страниц. В книгах Дзуна было очень мало об обожествлении, хотя в свое время Укоку этим славилась. За многие века там неоднократно делали людей божествами. Последним человеком, которого почти обожествили, был Император, погибший в конце войны.
А потом стали появляться очень удобные истории, обвиняющие правительство Укоку в общенациональном помутнении рассудка: дескать, принудительный, обманный сбор мусуи у населения для обожествления Императора отрицательно повлиял на дух и суждения удзинов. В здравом уме, как утверждали эти истории, удзины ни за что бы не стали повторять за Харборлейксом или Параизиумом и планировать вторжение на Великий континент или объявлять его народы своими, чтобы эксплуатировать их и уничтожать.
В здравом уме, убеждали историки, удзин ни за что не стал бы создавать нечто подобное хитоденаши. От этого бреда у Хайо заныли зубы.
Однако на Оногоро, похоже, предпочитали именно такую оптимистичную и жизнерадостную версию событий: в ней хитоденаши оставалась в прошлом, а синшу процветало в настоящем. И в то же время такие, как Дзун, ездили в Коура с камерой в руках, чтобы заснять встающую над голубыми вершинами луну и при этом рассказывать Хайо, что «внешний мир» – это «земля трех У»: упадочная, убивающая, умирающая.
Не найдя никаких намеков ни на проклятие Дзуна, ни на его местонахождение, Хайо закрыла справочники. Она собрала свои и Мансаку важные документы и отправилась на мост встречать брата.
Ситуация на пешеходных тропинках Хикараку в послеполуденный Земледень сильно отличалась от вечерней, когда дул восточный ветер. Хайо пришлось прокладывать себе путь с помощью локтей. У Первой из Нас было семь братьев, в которых жили духи семи оружий, и одним из них была сасумата – нечто похожее на ухват, чтобы распихивать людей. Пока Хайо проталкивалась через толпу на мосту, она вполне явно представила себе преимущества такого оружия.
Сасумата, боевой шест, бердыш, кумадэ, молот, пила и нагикама. За столетия эти изначальные орудия истощали своих хозяев и убивали их еще до того, как те могли передать их дальше, – пока не осталась только нагикама Кириюки, привязанная к духу Мансаку.
Давненько Хайо как следует не смотрела на его пламя жизни. В отличие от пламени других людей, у свечи Мансаку было два огня на одном фитиле, прочно обвивающем свечу по спирали: один – для его человеческого духа, второй – для нагикамы.
И Хайо изо всех сил старалась не смотреть. Будь ее воля, она бы следила за этим пламенем денно и нощно, чтобы знать, сколько времени осталось у Мансаку, но он запретил ей. Приходится уважать его мнение.
Хайо едва успела схватиться за перила моста, чтобы ее не снесло потоком людей, внезапно двинувшимся в сторону Син-Кагурадза: двери театра вдруг открылись, и на ступенях появились три фигуры.
На самом верху встала женщина лет семидесяти, с квадратной челюстью. Седые волосы были стянуты в три воинственные косы. Ее сопровождали двое оскаленных мужчин с бутафорскими копьями. Она подняла мегафон:
– Если вы, журналюги, намерены и дальше распускать омерзительные сплетни про Китидзуру Кикугаву, то лучше сразу убирайтесь прочь! На счет «один»! Пять!
Позади нее раздался удар барабана.
– Оноэ-сан! Это правда, что руководитель труппы Кикугава чуть не умер во время вчерашнего спектакля? – крикнул кто-то из толпы, в основной массе своей вооруженной камерами и блокнотами. – Прокомментируйте слухи, что театр Син-Кагурадза скупил все талисманы против невезения из южных святилищ Богов Столпов?