Мансаку повертел в руках бумажку с именем божества и пробубнил:
– Дзун, идиот. Во что надо было вляпаться, чтоб тебя искал проклятолог?
Хайо повернулась к квартире Дзуна:
– Попробуем выяснить.
Они бросили корзины у входа, разулись, включили свет и занялись тем, в чем семья Хакай преуспевала – после адотворения – лучше всего: расследованием.
На первом этаже располагалась гостиная, она же кабинет. Мансаку направился к стоящему в углу комоду, а Хайо – к столу. Она опустилась на четвереньки, и под коленом что-то хрустнуло.
В переплетении волокон татами блеснули белые крошки, похожие на хрусталь, и едва Хайо увидела их, как заметила и пятно на полированной столешнице: слегка пыльное, беловатое, оставшееся от вытертой жидкости, как меловой след от высохшего пота.
Хайо потрогала его, потом лизнула палец. Соль.
Мансаку вдруг вскрикнул и помахал листком серо-голубой бумаги:
– Тут интересное письмо от Коусиро. Смотри.
11-е, Пятый месяц
Нии-сан, не ходи в Син-Кагурадза.
Меня проверял Волноходец. Вердикт: на мне нет проклятия. Неприятности происходят со мной постоянно, во мне столько невезения, что я не могу подвергать тебя опасности. Я могу случайно передать тебе ее через нашу эн, и чем она крепче, тем сильнее ты пострадаешь. Проверять я не рискну, мне не везет.
Было бы это проклятие – я бы мог обратиться в Онмёрё, к проклятологу, там бы помогли разобраться, кто меня проклял, я бы его нашел и наподдал.
Но меня никто не проклинал. Я просто невезучий.
Не ходи в Син-Кагурадза, пока я не скажу. Лучше пиши, если хочешь поговорить.
Письмо было датировано одиннадцатым числом. Послание для Хайо и Мансаку – тринадцатым. Сегодня – пятнадцатое. Получается, Дзун отсутствовал уже два дня.
– Ну, что скажешь? – Мансаку вывел Хайо из задумчивости.
Она покачала головой:
– Это не поможет найти Дзуна.
Однако неудачи – ее конек, так что она все же мысленно сделала себе пометку насчет «невезучести» Коусиро.
Над ней что-то блеснуло. Хайо задрала голову. В углу под потолком виднелся домашний алтарь-полка. Три ниши в обрамлении темных веточек сакаки. Каждому богу полагалась своя арка и плошка для подношений. В центре стояло круглое зеркальце – это оно бликовало. В каждой нише лежала записка с именем и обещанием божественной защиты, но Хайо снизу было не разглядеть.
Мансаку с тревогой посмотрел на полку и помахал:
– Мы не воры и не взломщики, честное слово.
Вокруг полки атмосфера была густой и настороженной – совсем не такая, как у сожженных при бомбежке и покинутых алтарей и святилищ в лесах Коура. Бомбы-богоубийцы испускали излучение, которое стирало священные имена богов из человеческой памяти и записей.
Перед самым окончанием войны Харборлейкс прошелся ковровыми бомбардировками по тем богам Укоку, которые не перебрались на Оногоро. Безмолвные, безымянные святилища – вот все, что знала Хайо.
Она почувствовала прикосновение – даже не касание, а как будто вибрацию натянутой тетивы под кончиком пальца.
– Мансаку, ты меня не поднимешь?
Ей совсем чуть-чуть не хватало роста, чтобы рассмотреть содержимое полки. Ворча, пошатываясь, Мансаку приподнял ее за талию. Между высохших листьев сакаки и пыли она углядела что-то белое, какой-то блестящий уголок торчал из левой ниши.
Хайо подцепила его пальцем и вытащила небольшую стопку стеллароидных рефлексографий, уронив их прямо на Мансаку, который опустил ее на пол с бесцеремонным воплем.
Он собрал изображения с пола, потом резко рассмеялся.
– Просто отлично, – произнес он. – Вот ведь лживая крыса!
С каждого снимка смотрело лицо Дзуна, покрытое расплывшимися кляксами проклятий.
Три
反運子
Есть два типа проклятий. Люди используют норои. Норои обращают человеческие разум и тело против самих себя. Боги и духи чаще используют татари. Татари обращают мир против людей, извращая их везение и разрывая сети эн.
Когда Дзун появился в Коура, у него с собой была стеллароидная камера – самая ценная из всей его техники, поскольку эта модель стеллароида умела запечатлевать проклятия.
На снимках Дзуна они проявлялись жутковатыми переплетениями цветных полос. Лиловая в уголке правого глаза Хайо и зеленая – левого, эти полосы одновременно и были, и не были всплесками цвета, утекающего, как дым сквозь пальцы. Когда Хайо смотрела на эти цветовые пятна проклятий, у нее возникало неприятное ощущение, похожее на беззвучный звон в ушах.