Давай, а? Пожалуйста. Ну я тебя очень прошу. Вымрем, дубина!!!
Обаяв всех и вся на пути к палате, роскошно ввалился шеф, рассыпая хруст целлофановых пакетов и озонные корпускулы оптимизма. На тумбочке Стасика выросла горка пер-ноэлев-ских приношений: дары Сингапура и брусничных болот, кос-халва в небрежном соседстве с упоительно духовитой семгой, шоколадные бутылочки с ликером, пряная, радужная на разрезе буженина, тыквенное глистогонное семя, а в замасленной газетной бумаге — большая суповая кость с висящими махрами обукропленной гот-ядины, видимо, вытащенная в последний момент из семейной кастрюли под влиянием внезапного озарения.
— Хрен ли все лежишь? — добродушно осветив подчиненного желтозубой улыбкой, выказал сочувствие шеф.
— А че? Полеживаю, — скромно ответствовал Стасик. — Надо мной не каплет. Зряплату-то плотят мне, не узнавали в бухгалтерии?
— Слушай, старик, не узнавал, — покаянно качал головой шеф. — Но, наверное, плотят. Ты ешь давай, вот я тут тебе принес, извини, что второпях…
Со своей кровати благостно улыбался Покрывайло. Гнутов нервно мыкал и гукал, нетерпеливо дожидаясь порции внимания и к своей персоне. Угадав отзывчивой спиной это нетерпение, шеф обернулся и с деланным удивлением воскликнул:
— А-а, и ты тут, фрайер грузовой. Не вынесли еще вперед ногами, нет? Жаль. Ты зачем мне парня чуть не угробил, звездолетчик хренов? Что? Тоже гостинца хочешь? Посмотрим. Я сказал, посмотрим, не трепыхайся.
Может, кое-что и обнаружится за голенищем. Если поискать. И если попросить. Как следует.
— Ну, ладно, — сконфуженно хмурился Гнутов. — Разошелся тут… Тоже мне, пират эфира… Счас встану, так ты ляжешь.
— Вставал тут один, — с угрозой припомнил шеф. — Так ему пришлось за следующей бежать… Ну, где тут у вас, куда можно?
Он ухватил с тумбочки мензурку, отошел к окну и, пугливо оглянувшись на двери, вылил микстуру в вазочку с жимолостью.
— Вот так. Если не засохнет, значит, будет жить. И нам дай бог доброго здоровья. Рукой-то двигать можешь? Осторожно, на одеяло разольешь, будет амбре, будут неприятности… Пан Станислав, ты извинив мы тут это самое…
— Да я ничего… — отозвался обиженно Стасик, но шеф не запеленговал обиды и некоторой деликатной ревности, и отъединился от мира на островке с Гнутовым. Покрывайло, который вообще остался незамеченным, по-прежнему благостно улыбался и собирался, по-видимому, тихонько заснуть. Стасик покорно смирился с очередным простодушным предательством шефа и принялся обозревать груду продуктового изобилия. Увы, в отличие от Гнутова он даже одной рукой двигать не мог. Тамаре приходилось кормить его с ложечки… Вспомнился ночной хакократический кошмар, аж передернуло от мерзкого озноба, пошевелившего внутренности.
Но ведь — любопытно. Хак-программы, нацеленные только на разрушение, после победы над своими творцами и жертвами сумели перестроиться. С помощью этой своей пуп-машинки сохраняют довольно устойчивый статус кво, мирно сосуществуют… А ведь могли бы наброситься друг на друга… Вот оно. Надо было так и посоветовать Тамаре: оставьте в покое людей, ищите возможности диалектических борений за счет собственных скрытых ресурсов. Ведь у зла есть свои градации. Более злобная и хитрая хак-программа уничтожает ту, что послабее. И пока они занимаются естественным отбором, можно без тревог повышать среди себя уровень гуманизма… до тех пор, пока перед раздобревшим на мирных хлебах архистратигом Михаилом не предстанет венец злоэволюции, супермонстр, заглотавший всех своих злоконкурентов. Идеально вооруженный идеальный боец. Непредвиденный вариант сценария Армагеддона.
Гнутов захохотал. Шеф, шея которого уже приобрела кирпичный цвет, а лысина сделалась матово розовой, показывал ему какие-то фотографии. Это были контрольки с последней видеозаписи Стасика.
— Это кто — я? — веселился Гнутов. — А это чья нога торчит, Стасика? Чего ж он своей туфлей весь передний план закрыл… А это опять я? Ну и рожа. Слушай, но в эфир-то все это не пойдет, конечно?
— Не знаю, не знаю…
— Ты это брось. Я потом всю вашу студию разнесу. Занимаетесь, понимаешь, очернительством и оплевыванием.
— Я эти уже посмотрел, дайте новые, — попросил Покрывайло. Он, оказывается, не уснул и тоже успел принять из мензурки.
. — А это что за девонька? Она-то откуда?
— Это ты у Стаса спроси, это у него в самом начале записи.
— Стасюля, колись. Какая фигурка. А что это у нее на маечке нарисовано? Что попало сейчас на майках пишут. А тут полоски какие-то. Новый попе?
— Не знаю, — раздраженно отозвался Стасик.
— Покажите, — попросил Покрывайло. — А-а… Это штрих-код для компьютера. Такие на товарных ярлыках бывают, знаете, где все выходные данные, чтоб кассирам и товароведам не мучиться.
— Я же говорил, новый попе. Чего только не придумают. Интересно, что в этих полосочках зашифровано.
Размер маечки? Или нет, что-нибудь вроде старого доброго «мейк лав НОТ уор», только на компьютерном языке.
— А может, информационная бомба! — сказал Покрывайло. — А что? Стасик снимает эту маечку… То есть девочку… То есть девочку в этой маечке. Процессор телеаппаратуры считывает этот код, расшифровывает, а потом идет случайная наводка на корабельный компьютер… Гипотеза.
И стало тихо.
Впрочем, даже на светских раутах после неожиданной непристойности неловкие паузы долго не длятся.
Присутствующие совместными усилиями оставляют без внимания тот факт, что Сидоров вдруг пустил в действие уста, не говорящие по-фламандски. И в разговор тут же вливается новая тема, к которой все вдруг проявляют повышенный интерес, в том числе и обмерший было от ужаса Сидоров.
Шеф, даже забыв показать снимки Стасику, убрал их во внутренний карман пиджака.
— Да, ребята, — быстро начал он. — Какой роскошный триумвират у вас тут собрался. Космонавт.
Корреспондент. И… Я извиняюсь, вы кто будете? — обратился он к Покрывайло.
— Покрывайло, — ответил тот, приветливо улыбаясь.
— Да нет, я в смысле — кто вы по профессии… Кстати, может, на «ты»?
— Давай, конечно, — замахал редкими ресницами Покрывайло. — Только я для роскошного триумвирата не очень подхожу. Я воообще-то коммунальный служащий. В дачном поселке, в котельной работаю… работал.
До этого еще несколько специальностей сменил. Высоко, знаете, никогда не залетал. Там, на высоте, всем желающим не уместиться, а толкаться не хочется. В котельной голова почти не занята, и почитать можно, и разные мысли обдумать, что к чему, зачем, без толкотни…
— Знакомая ситуация, старик, — сделав серьезное лицо, закивал шеф. — Подполье духа. У меня есть один такой знакомый, тридцать лет в подполье просидел, сейчас его в членкоры тащат, от отбивается. Уже четыре работы вышло, премию Флоренского отхватил.
— Да нет, я, собственно, так уж вплотную философией не занимаюсь, хотя кое-что читал… Просто хочется жить так, как… хочется. Если суетиться, все время чего-то добиваться, то для жизни и времени не останется. А в ней столько всего! И доброта, и любовь. И другие вещи, которым мы почему-то еще и названий не придумали, и потому плохо их умеем чувствовать. Но они есть, они на нас все равно излучаются…