– Быть может, у неё проявится теперь какая-то полезная сидха? И Вы сможете предложить ей договор, чтобы она могла остаться с нами...
– Я согласна на договор! – распахивает свои янтарные очи болезная.
– Я его не предлагал.
– Предложите! Я не хочу к ассурам! Я хочу к Вам!
– Детка... тебе не понравится, – честно предупреждаю я, опасно прищуриваясь.
– Я умею много всего полезного! И эти... – щёлкает она пальцами, – сидхи? Они обязательно проявятся.
Мда? Подхожу ближе и разглядываю её сверху. Светлые волосы рассыпались по полу в форме нимба.
Ну-ну...
Всматриваюсь в глаза, пытаясь уловить там мыслеобразы. Но кроме жонглирования очищенными мандаринами и неловкого пируэта на пилоне в её голове пусто.
– Очевидно же – бестолочь, – с сомнением опять пытаюсь поймать хоть что-то адекватное в её мыслях.
– Ваша Светлость... Хам... Девчонка же совсем... – бормочут вразнобой мои за спиной.
В её мыслях только я, и у меня отрастают рога и козлиная бородка.
– Тебе сколько лет?
– Девятнадцать.
– Девятнадцать лет человеку... – качаю я саркастически головой.
Присаживаюсь.
– Ты думаешь, в рабстве у меня слаще, чем у ассура? Ты думаешь, проживёшь здесь дольше, чем там? Или ты думаешь, что я тебя не сожру?
– Если уж меня будут жрать, то пусть в умеренном климате родного Питера.
– Хм... веско!
– Так что?
Нахалка...
– У тебя есть неделя на активацию сидхи. Не выстрелишь – вэлком в Да-ад.
Пытается приподняться. Не позволяю, давя ладонью на лоб.
– Эй!
– «Эй»? Меня зовут Хам. Можешь обращаться: «Ваша Светлость».
Достаю из кармана «аркан». Бросаю ей на шею. «Аркан», превратившись на мгновение в маленькую змейку под её испуганный писк, оборачивается вокруг шеи и прикусывает себя за хвост. Отбиваю её руки, пытающиеся стряхнуть с себя удавку. Змейка становится тонким кожаным ошейником. Всё.
– Твой периметр – десять метров. Отойдёшь дальше – он начнёт тебя душить. Чем дальше, тем сильнее. Тридцать метров – и ты труп. Усвоила?
Шокированно хлопая ресницами, кивает.
– Подъём.
– Хам... пиццу привезли.
– Отлично! Я дико голоден.
Хищно щёлкаю на новенькую зубами. Приподнявшись на локтях, отталкивается пятками от пола и отползает на полметра дальше.
Это правильно. Не надо расслабляться!
Чувствую запах сыра, курицы и ананасов. Сглатываю слюну.
– Все вон.
Новенькая, пошатываясь, идёт мимо моего стола с открытой коробкой пиццы.
– Ваша... как там Вас... Светлость. Можно стащить кусочек? Я тоже дико голодна.
– Возьми и убирайся.
– В смысле – помыть окна или в смысле – постоять за дверью на расстоянии десяти метров?
– В смысле «ВОН ОТСЮДА». Пока не позову.
Нахально прихватывает по куску в каждую руку и, виляя задницей, ретируется за дверь.
Что-то я сегодня добрый...
Глава 4. Пьедестал
Дашка
Как только дверь в «учительскую» Хама закрывается, мне сразу же становится легче дышать. Поправляя удавку пальцами, обвожу глазами застывшую троицу, с любопытством взирающую на меня. Откусываю кусок пиццы и, почти не жуя, проглатываю.
«Боже, блять... – поднимаю глаза к небу. – Я была в секунде от сексуального рабства в аду? За что ты меня так? Я же практически невинна!»
Быть может, за то, что ты материшься, когда обращаешься к нему, Любимова?..
Не... не верю. Не может быть он настолько мелочно мстительным. Мужики великодушны в своей массе. Даже эта хамоватая сволочь позволила мне угоститься своей пиццей.
В углу приёмной выложенный камнем небольшой бассейн. Над водой поднимается мясистая антенна с улиточным глазом, похожим на теннисный шарик. Выразительно моргает. Быть может, даже подмигивает. Имея в обозрении только один глаз, этого точно не определить. Жаль, что ущипнуть мне себя нечем. Обе руки заняты пиццей.
– Я же не сплю? – бросаю подозрительный взгляд на троицу.
Три головы синхронно качаются из стороны в сторону. Рассматриваю эти замечательные головы более внимательно.
Ёж...
Худющий, сутулый очкастый задрот с ёжиком на голове. Лет двадцати. Геймер, наверное. Но глаза за толстыми стёклами человеческие. Сочувствующие такие глаза.
Анвар.
Пожилой, то ли с восточной, то ли с северной внешностью и манерами. Прямо хватай и беги с ним пить чай в чайной юрте, говорить о шаманах и искать соль жизни в его мудрых задумчивых глазах.