- Теперь подайте чашу, - распорядилась она, отворачиваясь.
Я забрала с жаровни миску, где подогревалось миндальное молоко с ужина, и поставила перед ней. Леди Йоса погрузила внутрь свои тонкие ухоженные пальцы – с чего им не быть ухоженными, если отмачиваются каждый день в молоке! – и держала, пока оно не остыло. Потом велела:
- Теперь вы.
- Что я? – Краем глаза я заметила, как вдова сделала два быстрых глотка из оправленного в серебро каплевидного флакона.
- Опустите ваши клешни в ванночку, на них тошно смотреть. К тому же любому в королевском замке будет достаточно одного взгляда на них, чтобы разоблачить вас. – И не дожидаясь ответа, она схватила меня за руку.
Тело обдало волной гадливости, и я отшатнулась, задев чашу. Та опрокинулась, выплеснув молоко на землю.
- Да вы просто дикарка! – с досадой воскликнула Её Светлость, потирая ушибленную кисть. – Ну и оставайтесь такой, раз нравится!
Она отвернулась, а я вернула чашу на место и ни слова не говоря направилась к выходу.
- Куда вы?
- Пожелать брату доброй ночи.
- Передайте и от меня.
- Хорошо.
Когда Скорбный Жнец спляшет кароле вокруг майского шеста.
- Вы должны отвечать «Как скажете, ваше величество».
- Как скажете, ваше величество.
Из угла вдовы уже слышался храп, а в спертой духоте разливался навязчивый сладковатый запах опийного мака.
[1]В переводе с молитвенных часов – три часа дня
[2]Постель-ниша, напоминающая внешним видом шкаф или комод. Вход мог закрываться занавесками или деревянными дверцами.
[3]линейка для наказаний, которой били по пальцам или ладоням провинившегося ученика в Средневековье
[4]Традиционный головной убор студентов, ученых, людей искусства в Средние века.
[5]распространенный в период раннего средневековья домашний головной убор в виде плотно облегающей шапочки по типу чепчика. Имел узкие завязки, заканчивался под мочкой уха, не опускаясь ниже затылка
4.
После тесноты шатра ночной воздух показался одуряюще свежим. Я дышала и не могла надышаться. Совсем рядом грохотали воды ручья, разнося эхо по ущелью. Пахло влажной землей и первыми пробивающимися сквозь почву травами.
Людо разминался спиной ко мне. Думала подкрасться к нему на цыпочках, но когда до цели оставалось всего ничего, брат скользнул в сторону и оказался позади меня, взяв шею в захват.
- Ты мертва! – объявил он и тут же фыркнул в ухо. - Топаешь, как кентавр.
Я отвела его руку и повернулась.
- И пахну так же. – Я сунула ему под нос ладонь, насквозь пропахшую всеми мазями и благовониями леди Йосы.
Людо понюхал и сморщил нос.
- Пойдем к ручью – смоешь, - предложил он.
Так мы и сделали.
Пройдя мимо часового, спустились с откоса. Я поплескала на руки, а после мы немного поговорили, обсудив, что нас ждет в замке. Вздохнув, я приникла к брату и положила голову ему на грудь.
- Не хочу возвращаться в шатер.
К храпящей вдове и её светлости с блудливыми глазами и состоящим из плавных изгибов телом, каждый дюйм которого несет следы тщательного ухода. И снам, радость от которых превращалась в горький стыд по утрам. Даже Людо не знал про них. Иногда будил меня, если бормотала, и тогда я говорила, что видела наш дом… брат понимал. Но никогда в подобные моменты не упоминала того, кто поселился в моих грезах, как отрава на дне кубка.
Наконец, мы двинулись обратно в лагерь.
- Скоро смена на часах, - сказал Людо. – Кажется, кто-то вышел из палатки.
Рыцарь действительно вышел, только не из палатки, а из кибитки кухарки. Тот самый балагур, щипавший её за ужином. Он замер, мы тоже. Рыцарь перевел взгляд с меня на Людо и обратно и поправил штаны. А потом мы молча разошлись, словно ничего не произошло.
Когда я вернулась, леди Йоса уже спала – по крайней мере, так я решила, устраиваясь на ночь, пока не услышала некоторое время спустя её недовольный голос: