В задачу Ахмеда в правительстве входило увеличение доходов государства, и он никогда не испытывал недостатка в идеях. Что, если поднять производство железных орудий на принадлежащих государству плавильных заводах, чтобы можно было давать те орудия крестьянам в обмен на зерно? Это увеличило бы запасы зерна. А налог с оборота на сделки купли-продажи серебра? Тогда приезжающим в столицу купцам придется предъявлять справку об уплате налога, а если не смогут предъявить, их будут преследовать за уклонение от уплаты, и им придется заплатить штраф. А как насчет отмены освобождения монахов от налогообложения? И наложения штрафа на солеваров Шэньси, чей дешевый низкокачественный продукт подрывает государственную торговлю солью?
Результаты его кипучей деятельности очень понравились Хубилаю, и Ахмед преуспевал, занимая целый ряд должностей. Его растущая власть ничуть не уступала его высокомерию, а его высокомерие — его непопулярности. Когда его телохранители начали драку, один из уйгурских советников Хубилая, Лень Цисянь, обвинил его в судебном порядке и добился, чтобы Ахмеду действительно отвесили палок. Это было не совсем обычно, однако в мире грубого, но эффективного правосудия об этом вскоре забыли, и Ахмеда это не остановило. Какое значение имело для него то, что он не популярен? Точно так же дело обстояло почти со всеми чиновниками-иностранцами, как писал Марко Поло: «Нужно знать, что все катайцы [северные китайцы] не любят управления великого хана, потому что поставил он над ними татар и всего чаще сарацин; а этого катайцы не выносили, так как обходились с ними как с рабами. Великий хан овладел Катаем не по праву, а силой, и не доверял катайцам, а отдал страну в управление татарам, сарацинам и христианам, людям из его рода, верным и не туземцам».
В 1266 году Ахмед наткнулся на золотую жилу в качестве главы нового Управления по урегулированию государственных расходов. Стремясь выжать из наличных ресурсов все до последней капли, он здесь и там придирался к качеству то льняного полотна, то золотых слитков. Он изучал планы изготовления не подверженных горению тканей из асбеста и лучшей эксплуатации нового серебряного рудника путем выплавки из его руды некоторого количества олова. Он ломал голову над тем, как улучшить снабжение зерном войск, сражающихся с Ариг-бугой. И гарантировал, что налоговая база империи будет прочной: в 1261 году в северном Китае имелось 1,4 миллиона очагов налогоплательщиков, к 1274 году их стало почти два миллиона.
Споры вокруг него продолжались из-за попытки учредить еще один государственный департамент, обойдя с фланга Секретариат, и из-за его возражений против нового ревизорского учреждения, Цензората. «Зачем нам Цензорат? — спрашивал он. — Совершенно ни к чему, покуда поступают деньги и зерно!»
Он проиграл обе этих схватки, но отмахнулся от итогов, сочтя их временными неудачами. В 1270 году он получил в свое распоряжение департамент Государственных Дел, четвертый из великих столпов правительства наряду с Дворцовым Секретариатом, Военным Советом и Цензоратом, а также управление политических дел при Секретариате. То и другое пришло к нему в руки вопреки советам старших чиновников, но на взгляд Хубилая Ахмед умел, словно волшебник, превращать в золото все, к чему прикасается, и не мог ошибаться.
А затем с неизбежностью случилась еще одна схватка. Ахмед захотел получить право единолично назначать своих подчиненных, подрывая роль Министерства Кадров, которое контролировалось Секретариатом. Он воззвал к Хубилаю, который изменил для него правила. Но Ахмеда было невозможно удовлетворить — теперь он предложил расформировать сам Секретариат. Когда против этого выступили двое его же сотрудников, он понизил одного в должности, а другого уволил. В 1272 году ему удалось слить воедино два совета, став там главным и сделавшись тем самым высшим чиновником Хубилая. Своего старшего сына Хусейна он сделал градоначальником Пекина. Все жалобы — а Ахмеда несколько раз пытались отстранить от должности по разным обвинениям — отметались Хубилаем, так как ничему не дозволялось препятствовать мобилизации ресурсов для войны с империей Сун.
Когда победа над империей Сун показалась обеспеченной, Ахмед оказался в составе команды, созванной на совещание, как лучше всего поступить с новым приобретением. Одним из вопросов было, следует ли заменять сунские бумажные деньги юаньской валютой. Баян, весьма почитаемый командующий южными войсками, пообещал, что никакого обмена валюты не будет. Половина советников Хубилая согласилась с ним, аргументируя тем, что такой обмен подорвет доверие простого народа к новому режиму. Другие не соглашались, вероятно, с подачи Ахмеда, который видел в обмене возможность прибыли. Решающий голос принадлежал Хубилаю, а тот высказался в пользу Ахмеда. Несчастным южанам предложили прямо-таки смехотворный обменный курс: одну юаньскую банкноту за 50 сунских.