И тем не менее он ясно ощущал, что его место в Дании. Всю жизнь он бежал от жалких условий на родине и всегда стремился назад. Подобно другим темпераментным и экспансивным датчанам, он сидел между двух стульев: большим миром и маленькой Данией. Ему необходимы были более широкие горизонты, но он не мог жить без страны, откуда шли его корни.
С годами противоречие смягчилось. К концу жизни писатель и его отечество сблизились в основном из-за того, что соотечественники пошли ему навстречу. Поколение, которое знало его бедным молодым поэтом, яростно сражавшимся за свое положение, постепенно вытеснялось новым, выросшим с сознанием того, что он всемирно известный датский писатель, которому необходимо выказывать почтительное восхищение. Критики его юности сошли со сцены; Мольбек умер в 1857 году, Хейберг в 1860, а в 1869 году молодой Георг Брандес написал первую восторженную статью о сказках, показав, что новое поколение критиков ставит его так же высоко, как его уже десятилетия ставили за границей.
Но прошло много времени, прежде чем сам Андерсен поверил в это изменение климата. Он постоянно боялся, что читатели будут над ним насмехаться, когда сам он или другие рассказывали о его заграничных триумфах. В 1855 году во время правки «Сказки моей жизни» он тщательно вычеркнул все, что можно было истолковать как проявление тщеславия, и даже во время чествования в Оденсе в 1867 году, когда его сделали почетным гражданином, его мучил страх, что скажут о нем и его родном городе в связи с событиями этого дня жители страны и особенно пресса. Тревоги не имели оснований. В тот период жизни все считали его достойным чести, которая ему оказывалась. Но писатель еще не мог избавиться от недоверия. В день семидесятилетия к нему обратилась, в частности, делегация комитета по сооружению ему памятника в Розенборгском саду. В благодарственной речи он рассказал, как поначалу боялся критики, потому что столько замечательных людей в стране вовсе не получили никакого памятника, но потом успокоился, узнав, что пожертвования были присланы со всех концов страны, как от взрослых, так и от детей.
Наконец-то писатель убедился, что отечество его приняло. Через несколько месяцев после его смерти в копенгагенских газетах о нем и его творчестве писали только уважительные и хвалебные слова, а во время погребения церковь не могла вместить всех, кто хотел бы отдать ему последнюю дань.
Великий достоинствами…
Мои соотечественники меня не понимают — это лейтмотив «Сказки моей жизни». Целая жизнь потребовалась ему, чтобы приспособиться к датскому окружению, а копенгагенцам — чтобы смириться с ним, и напрашивается вопрос, почему же он не мог занять естественное место в датском обществе? Чем он отличался от других?
Живи он более уединенно как писатель, мало кто задавал бы этот вопрос. Но Андерсен постоянно вращался среди людей и часто выставлял напоказ свои мысли и чувства. Он писал о себе бесчисленные письма, беспрерывно говорил о себе с самыми разными людьми и всегда был искренним. Он был предметом наблюдений гораздо больше, чем другие люди, у которых не было столько времени на светскую жизнь и столько личных трудностей.
Споры об Андерсене начались почти с того момента, как эта странная личность появилась в высших кругах Копенгагена, и продолжались всю его жизнь и даже после смерти. Знаменитая книга Эдварда Коллина «Х. К. Андерсен и дом Коллинов»[48], вышедшая в 1882 году, явилась дополнением к посмертной дискуссии, попыткой с помощью писем и записок, сделанных рукой писателя, дать друзьям и общественности более глубокую картину его жизни и более ясное представление о его личности. Книга заканчивается характеристикой Андерсена глазами того, кто вблизи наблюдал его с самых юных лет.