Тео кивнул в знак согласия:
— Я тоже это видел. Им просто нужно больше времени. Тогда они тоже увидят то, что видим мы.
— Мы команда, семья. Мы вместе, несмотря ни на что.
— Да, к черту патриархат, — раздался за спиной голос Милы, когда она вошла в комнату. Она подошла к Арчеру, встав на цыпочки, чтобы поцеловать его.
Рука Хейвен скользнула в мою, ее прикосновение успокоило ярость, которая пылала внутри. Нежно сжал ее пальцы, благодарный за ее присутствие и поддержку.
— Готовьтесь к Церемонии, — заявил я. — Она покажет всем, включая наших отцов, прочность нашей связи. У них не будет иного выбора, кроме как принять Хейвен.
Тео и Мила выразили свое согласие, их лица были полны решимости.
Арчер похлопал меня по плечу.
— Мы с тобой.
Теперь мне нужно было объяснить подробности Церемонии и то, что будет ожидаться от Хейвен. Всё, на что я надеялся, это то, что она не убежит, услышав то, что будет происходить.
Накануне Церемонии я нашел ее стоящей в одиночестве на балконе в комнате, взгляд был устремлен вдаль, она смотрела в ночь. Я обнял ее сзади, крепко прижимая к себе.
— Передумала? — пробормотал я, коснувшись губами ее уха.
Она откинулась назад в мои объятия, покачав головой.
— Нет. Я готова. Просто надеюсь, что этого будет достаточно.
Тут же развернул ее, заглянув в глаза, обхватив щеки руками.
— Так и будет. Церемония священна, связывает. Как только мы ее завершим, никто не сможет усомниться в нашей преданности друг другу, даже наши отцы.
— Чем раньше мы устраним моего брата и отца, тем лучше. Может быть, тогда они не будут считать меня угрозой Братству.
— Церемония только укрепит то, что мы уже знаем. Я буду бороться за тебя, за нас, с каждым вздохом. Ты мое «навсегда», Хейвен. Я лучше откажусь от всего – от своего титула, своего долга, даже от самого Братства – чем потеряю тебя. Ничто и никто не может это изменить.
— Кто знал, что ты такой романтик, Кай Монтгомери?
Ее глаза сверкали озорством и обожанием, подразнивая меня. Эта поразительная способность привносить легкомыслие, видеть во мне не только холодную оболочку, но и человека внутри - была одной из многих причин, по которым я любил ее так сильно.
— Только для тебя, — ответил я. — Но, если ты кому-нибудь расскажешь, мне придется тебя убить.
— Даже так? — ухмыльнулась она, играя с воротником моей рубашки. — Мне бы хотелось на это посмотреть. Мы оба знаем, что я могу надрать тебе задницу шестью разными способами.
Я ухмыльнулся, наслаждаясь огнем в ее глазах и смелой уверенностью в голосе.
— Это что, вызов, ягненок?
— Черт, да, — она игриво толкнула меня в грудь. — Думаешь, только ты можешь бросить мне вызов?
В мгновение ока я прижал ее к перилам балкона, телом прижавшись к ее.
— О, да, — прорычал я, наклонив голову, чтобы укусить ее за шею.
Она рассмеялась, но ее смех сразу перешел в стон, когда я нашел чувствительное место прямо под ее ухом. Ее пальцы запутались в моих волосах, когда она притянула меня ближе.
— Тогда докажи.
— Осторожнее со своими желаниями, милая.
Ее пальцы играли с волосами на затылке, посылая восхитительные мурашки по позвоночнику.
— Думаю, что смогу справиться с тобой, Кай Монтгомери. На самом деле, рассчитываю именно на это.
Я подхватил ее на руки, удивленный визг был музыкой для моих ушей, когда я нес ее обратно в дом. Смех стал хриплым, когда я положил ее на плюшевую кровать и накрыл ее тело своим.
— Ты играешь с огнем, ягненок, — предупредил я, и мой голос прозвучал низким рокотом у ее горла. — Ты уверена, что готова сгореть?
Ее руки скользнули мне под рубашку, ногти легонько царапали спину.
— Я готова на всё, когда дело касается тебя. Сожги меня дотла.
Глухо застонал, завладев ее губами в жадном поцелуе, заставив нас обоих задыхаться. Мои руки скользили по восхитительным изгибам, фиксируя в памяти каждую впадину и выпуклость. Если сегодняшняя ночь была всем, что у нас было перед лицом неизвестности завтрашнего дня, я бы, блядь, убедился, что эту ночь она никогда не забудет.
Одежда была сброшена в безумной спешке, хотелось скорее оказаться «кожа к коже», когда мы теряли себя в пылу нашей страсти. Каждое прикосновение, каждый поцелуй были одновременно обещанием и молитвой о том, что наша любовь выдержит любую стихию и преодолеет любые препятствия.
Когда я исследовал ее, находился внутри, весь остальной мир исчезал, пока не остались только мы, только этот момент нашего единения. Ее крики экстаза заглушались моим плечом, когда я доводил нас обоих к грани забвения, содрогаясь в результате нашего общего освобождения.
Я прижал ее к себе, пока наши бешено бьющиеся сердца постепенно успокаивались, оставляя благоговейные поцелуи на ее влажном лбу, закрытых веках и кончике носа. Она зарылась в мои объятия с довольным вздохом.
— Я люблю тебя, Кай, — прошептала она. — Неважно, что случится завтра, никогда не сомневайся в этом.
— Я тоже люблю тебя, Хейвен. Больше жизни. Больше всего на свете.
Мы лежали, обнимаясь, пока лунный свет освещал нашу постель, оба не желая, чтобы сон украл эти последние драгоценные часы. Но как бы мне ни хотелось бодрствовать, обнимая ее, события этого дня вскоре затянули меня в свой водоворот.
Я мечтал о будущем, где мы были бы свободны. Свободны от бремени наших семейных наследий, ожиданий и постоянной угрозы войны. Будущем, где я мог бы любить ее без страха, открыто, а не украдкой за закрытыми дверями.
Это был прекрасный сон, за который я цеплялся, пока рассвет неумолимо приближался, возвещая о наступлении дня, который изменит всё. Церемония ждала, а вместе с ней и шанс заявить права на жизнь, которую мы оба так отчаянно желали.
Наше «навсегда».
Настала ночь Церемонии.
Кай рассказал мне о прошлом Братства и иерархии, частью которой он был. Не то чтобы я не понимала его обязанностей и ответственности, ведь я сама выросла в похожей преступной семье. Но понимание того, чего от него ожидали, не облегчало наблюдения за тем, как он беспокойно расхаживал по комнате, готовясь к ритуалу, который укрепит его положение внутри Братства. Охота была задумана, чтобы вознаградить молодых членов общества, прежде чем они унаследуют троны, – это также служило для них способом найти подходящую жену. Арчер познакомился с Милой, когда они оба ходили в университет Святой Марии, и он завершил церемонию вместе с ней, потому что знал, что именно этого требовали их отцы: не только защитить ее, но и укрепить свою связь с ней. Это был единственный способ, чтобы Милу приняли.