Первая неделя не принесла проблем: Ганза вводил Илью и Руса в суть дела, подробно рассказывал о принципах совершенного им открытия и о секретах строительства Станции. Слушатели вникали. Кирилл радовался. Но чем больше Илья и Рус узнавали, тем четче проявлялось их собственное мнение и вырисовывались оригинальные идеи, вступающие в противоречие с замыслами Ганзы. Столкновение было неизбежно. Первый крупный скандал случился через шесть дней: Чайка заявил, что цель недостижима, поскольку их затея требует тотального контроля над всеми системами Станции, а одному ему не потянуть. Три дня Рус и Ганза доказывали ломщику обратное и в конце концов доказали. Но при этом лохматый насмерть разругался с Лакри. Через два дня Патриции удалось восстановить мир, но тем же вечером перебранка вспыхнула вновь: Илья и Рус накинулись на Ганзу…
Две последние недели из подвала бюро беспрестанно доносились ругань и взаимные обвинения, плавно переходящие в оскорбления, но, несмотря на это, а может — благодаря этому, дело двигалось. Дух соревнования, желание продемонстрировать идиотизм коллег заставляли парней выворачиваться наизнанку, и сегодня Кирилл рассчитывал услышать хорошие новости.
— … главная проблема в том, что Станция вырабатывает не энергию, а вещество, удержать которое крайне сложно…
— Вот я и говорю: поставить столб нереально, — огрызнулся Рус.
— Сложно — да, но реально.
— А как же идея «пустого выхлопа»?
— Он не будет заметен. Просто авария, просто сбой — о нем не узнают за пределами Станции.
— А ты хочешь попасть в новостные каналы?
— Мы сразу определились, что должна быть шумиха в прессе.
— Обязательно, — поддакнул Кирилл.
— «Всплеск»?
— Велика вероятность неуправляемой реакции.
— Девяносто пять процентов — это не «велика вероятность», — язвительно добавил Чайка. — Это гарантия.
Доклад, на который надеялся Грязнов, состоялся. Однако увлекшиеся гении предпочитали использовать собственные, понятные только им термины, не обращая на слушателей никакого внимания. Они продолжали спор, а Кирилла интересовал результат.
— Столб и только столб, — подвел итог Ганза. — Его даже со спутников увидят.
— С точки зрения воздействия на публику — это идеальный вариант, — кивнул Грязнов.
— Вопрос в том, сможешь ли ты синхронизировать работу всех систем Станции?
Все посмотрели на Чайку.
— Да, — после короткой паузы кивнул ломщик.
И спрятался за лохматого.
Патриция едва заметно выдохнула:
— Вот видишь! В этом случае…
— Но поток рванет в обоих направлениях, — перебил девушку Рус. Он желал продолжить спор.
— Ты забыл о дырке?
— А мы поднимем столб прямо над ней?
— Разумеется! — с энтузиазмом подтвердил Ганза. — Скважина находится в самом центре Главного Энергоблока.
— Довольно удачно, — негромко прокомментировал Чайка.
— Я с самого начала планировал использовать скважину в качестве накопителя. Ты видел схему…
Илья кивнул.
— Да, помню.
Но ломщика, очевидно, смутила прозорливость Ганзы.
— Что с самим столбом? — поинтересовался Кирилл. — Я от физики далек, но мне кажется, поднять его непросто.
— Идея есть. — Рус почесал в затылке. — Немного «сырая», но…
— Отличная идея! — Ганза допил пиво и немедленно открыл новую банку. — Я проверил расчеты и даю голову на отсечение, что твоя конструкция сработает как надо.
В присутствии Грязнова гении, не желая расстраивать заказчика, старались демонстрировать «взаимопонимание».
— Но как мы убедим руководство Станции возвести в Энергоблоке новую конструкцию? — кисло осведомился Чайка. — Боюсь, на это даже лоббистских усилий Пэт не хватит.
Патриция была внучкой Романа Фадеева, владелицей транснационального финансового монстра «Фадеев Group», что делало ее если не хозяйкой Станции, то уж точно одним из главных ее акционеров. Именно Пэт должна была доставить на строительство Чайку и Руса.
Однако вопрос Ильи касался других материй, а потому ответил на него Ганза.
— Руководство Станции — это я, — расхохотался лохматый. — Во всяком случае, научное руководство.
— То есть ты скажешь, и Мертвый построит? — недоверчиво прищурился Чайка.
— Он не понимает и трети того, что я говорю. Скажу, что возникла необходимость в новой конструкции, — и он построит, — убежденно отозвался Ганза.
И залпом допил пиво.
Первый этаж личного ангара Рустама был загроможден оборудованием не меньше, а может быть, даже и больше, чем подвал. Помимо рабочих станций и электронных приборов, здесь стояли станки, на которых Лакри лично вытачивал некоторые из нужных ему деталей, и испытательные стенды. А также диван с парой кресел для отдыха и холодильник для пива. Довершала картину свалка в дальнем углу, которую Рус иронично называл «оперативным складом» и в которой можно было обнаружить все, начиная с карданного вала и заканчивая миниатюрным чипом.
В последнее время Лакри появлялся на первом этаже редко — работа заставила его переместиться в подвал, и верхний уровень поступил в единоличное владение Матильды. Сюда она приезжала после Университета, здесь занималась, ожидая, когда Рус освободится и они отправятся домой. Здесь принимала гостей — ту же Патрицию — или, как теперь, развлекала не допущенных на совещание спутников Кирилла. Сегодня таковых было двое: Филя Таратута, исполняющий при Грязнове роль «бухгалтера на все руки», и Олово, слуга-телохранитель. И если второй предпочитал помалкивать, то Филя привычно разливался соловьем, благо Матильду он знал с пеленок и мог без стеснения затронуть любую тему. Впрочем, стеснения он не ведал и при общении с совершенно посторонними людьми.
— Нет, — ответила Матильда на заданный только что вопрос, — управлять мотоциклом я не научилась.
Помимо всего прочего, Рус возглавлял байкерский «вагон» «Warriors of the Swamp» и был известен в этом качестве не меньше, чем гениальный инженер. С мотоциклом Лакри управлялся великолепно, а потому неумение и нежелание Матильды оседлать железного коня вызывало у Таратуты естественное непонимание.
— И какова же causa causarum? [2] У тебя такой учитель под боком.
— Не мое.
Ответ вызвал очередную улыбку:
— Ultra posse nemo obligatur, [3] да?
— Да, — кивнула Матильда.
Она училась на медицинском факультете Университета, а потому понимала большую часть цитат «бухгалтера на все руки».
— Эх, солнышко, да кто из нас знает, что его, а что нет? И кем бы мы стали, если знать… — Филя локтем толкнул задремавшего в кресле Олово: — Скажи?
— Что? — поинтересовался тот, не открывая глаз.
За разговором слуга не следил.
Одетый в традиционные для себя рубаху с широким воротом, шаровары и расшитые восточным орнаментом тапочки, Олово не привлекал бы внимания, не покрывай его тело и бритую голову черные узоры татуировок, оставляющие чистым лишь невыразительное лицо. Они придавали слуге мистический ореол.
Ждать и отдыхать Олово предпочитал, погрузившись во внутренний космос, а потому, оказавшись в ангаре, тут же уселся в кресло, взял на колени старинного знакомца — местного рыжего кота по кличке Козявка — и дремал, почесывая довольную животину за ухом.
— Что?
— Я спрашиваю, кем бы ты стал, если бы знал, кем должен стать?
Неожиданный вопрос заставил и Олово, и Козявку недоуменно вытаращиться на Филю. Матильда прыснула смехом.
— Что?
— Si tacuisses, philosophus mansisses. [4]