— Могилу себе копает, — ответил Игорь, — чтобы помнил, турок, что она будет у меня под рукой. И я в любой момент его в ней зарою.
Черт его знает, за что Игорь так не любил турков? Этот, правда, был редкостным поганцем. Если он и не украл чего-нибудь, то вне всяких сомнений находился в размышлениях об этом. Махинации, вранье и банальные кражи — узок был круг его интересов. Но, по-видимому, лично Турка это вполне устраивало.
Не устраивало это только Игоря Молчанова, как я думал.
И каково же было мое удивление, когда я узнал, что именно Турок стал у Игоря денщиком! А собственно говоря, чему удивляться? Наверное, он справедливо рассудил, что такого типа лучше держать при себе, и направлять его природные склонности на относительно благие цели. Вообще-то, такое дело совсем не редкость. Не можешь победить? И не надо — привлеки на свою сторону!
Почувствовав неблагоприятную атмосферу, мы с Васей ограничились участием в обеде с мясным супом, сметаной с чесноком, и местным сыром, (который, кстати, Игорь конфисковал у зенитчиков), и откланялись.
Честно говоря, хотелось посмотреть на результаты похода конкистадоров Папена, и, вообще, что-то душа заболела.
Как ни странно, а пожалуй даже несколько зловеще, но Вася тоже почему-то стал испытывать смутную тревогу. Поэтому мы без лишних слов попрощались, и быстрым шагом направились домой. Вася, надо заметить, пытался выйти на Логвиненко по рации, и узнать, на месте ли наши «головорезы»? Но ничего не вышло. Скорее всего, Логвиненко вместо связи слушал радио, а выходить с таким вопросом на Лебедева было бы чистым самоубийством.
Сначала мы шли быстро, но когда дорога пошла в гору, резко сбавили. Один раз, к стыду своему следует признать, даже присели отдохнуть на камнях.
Но всю усталость сняло как рукой, когда оказалось, что в нашей палатке никого нет. Никого не было и на позициях. Пропал даже Солоха.
— Ну, этого я сейчас найду, — пробормотал Вася и рванул в сторону роты Логвиненко.
Действительно, он быстро вернулся с нашим доблестным водителем, которого отсутствие «всякой шушеры» нимало не интересовало. Да — ушли, да не пришли. Туман-с…
Туман закрыл обзор напрочь. И это была не тучка, которая прошла бы минут через десять — пятнадцать. Этот конкретный туман был надолго. Вася беспомощно посмотрел на часы. Часов не было — он же сам вручил их Папену. А часики были очень хорошие: командирские, с компасом. На моего друга было больно смотреть.
— Три раза туда обратно можно было сходить! — заскрипел он зубами.
— Может быть, в тумане заблудились? — предположил я осторожно.
— Какова черта! Когда мы сидели у Молчанова, никакого тумана не было. Везде солнце светило!.. Что-то случилось…
Да уж, положение было более чем хреновое. Даже если соврать, что они ушли самовольно, от того факта, что нас не было в этот момент на месте, не отвертишься. Во, блин, гоблин! Не армия, а детский сад. Куда пошел солдат? Зачем пошел солдат? За все отвечай! Ей-богу, как с дитем малым! Ну, того еще можно привязать или в манеж посадить, а этих — здоровых балбесов? Был такой сержант из этих же, дальневосточников, лежал в госпитале, вскрыл стол с лекарствами, нажрался разных… Думали, помрет. Из госпиталя выкинули на губу. А он оклемался. Выжил. Говорит, кайфа захотелось.
Досталось командиру роты: за слабую воспитательную работу с личным составом… Т-фу!
Ну где их черти носят!!!
Во мне росло чувство, что надо идти искать. Один хрен — влипли, так влипли. Или найдем, или… Все равно уже, можно не возвращаться. П..ц полный — полбатареи потеряли!
В тот момент, когда я уже собрался встать с ящика, и идти за броником, из тумана появился Лебедев.
— А где ваш личный состав? — поинтересовался он. — Я три раза посылал за вашим Алиевым, и его три раза не смогли найти.
— Вот, — я показал на Солоху, в душе сам ужасаясь своему идиотизму, вот наш личный состав.
— Мне Алиев нужен, — как-то подозрительно терпеливо снова повторил нам начальник блока.
После небольшой паузы Вася все-таки сказал:
— Сами ищем…
Глаза у капитана округлились (в эту минуту я его почти ненавидел):
— Не понял… Как это — «сами ищем».
Вася стал долго и путанно объяснять, что они должны были быть здесь, но мы ходили к Шевцову, за таблицами стрельбы, вернулись, а никого нет; и черт его знает, куда они делись. Лебедев, в свою очередь, спросил, а какого хрена мы поперлись к Шевцову вдвоем, когда такая напряженная внутренняя и международная обстановка. На что Вася сказал, что одному пилить к Шевцову и скучно, и опасно.
— Надо было взять с собой сержанта, — сказал капитан.
Тут уж Рац просто усмехнулся:
— Кого? Алиева? Или Папена?
На такой убийственный ответ Лебедев просто не нашелся, что сказать. Но он быстро оправился, и достаточно угрожающе сказал:
— Ищите личный состав. А то сами понимаете… Не дети…
Мы синхронно усмехнулись кривоватыми усмешками, и отвели глаза. Капитан ушел. Он так высоко нес свою голову, что попал ногой в одну из ям, то тут, то там попадавшихся на пути — не самое приятное воспоминание о первой проведенной на этом перевале ночи. Лебедев рухнул с матерным криком, а мы с Васей снова усмехнулись — на этот раз злорадно.
В течение следующего часа мы втроем молча сидели на ящиках перед стеной тумана.
Солоха, правда, рыпнулся уйти туда, откуда его извлек комбат, но Рац весьма внушающе посмотрел на него, и Солоха не решился спорить. Поэтому как три богатыря, подперев головы руками, мы продолжали ждать неизвестно чего.
И вот когда наш водитель уже практически начал клевать носом, я услышал подозрительный шум из-под обрыва, и между моих ног появилась голова Папена.
В это чудесное мгновение я одновременно со всей полнотой ощутил два совершенно противоположных чувства. С одной стороны мне хотелось расцеловать его грязную ушастую морду, а с другой — врезать со всей мочи ногой в челюсть. Я поступил несколько иначе. Когда «негритянин» вылез и встал на ноги, я сначала тепло улыбнулся ему, а потом изо всех сил ударил его в голень. Дико взвыв, Папен повалился на бок. С яростным оскалом Вася тащил за уши Рамира. Тот кряхтел, мычал, но старался делать это тихо. Со стороны казалось, что излишне горячий гость дружески надирает уши имениннику. Успевшие за это время вылезти, Алиев и Пимон с ужасом в глазах ждали своей участи.
— Где вы шлялись, сволочи?! — с ревом подлетел к Пимону Солоха.
«Господи! Ну этот-то куда?» — со вздохом подумал я про себя. А вслух сказал:
— Оставь его, Солохин! Он нам сейчас сам все расскажет.
Само собой разумеется, что перепуганный насмерть Пимон, захлебываясь и теряя в словах гласные и согласные, стал оправдываться. В кошару они попали очень быстро, взяли матрасы, одеяла, мешок муки, и можно было возвращаться. Но времени ушло немного, погода была великолепная, и Папен сказал: «Пойдем дальше — в свободные прерии! Свобода! Хоть недолгая, но вся наша!».
Я бросил взгляд на свободолюбивого Папена. Он перестал кататься по земле, и теперь сидел, обхватив поврежденную ногу двумя руками. Честно говоря, от Папена я такой прыти не ожидал. Вот уж удивил, так удивил!
Пимон продолжил повествование. Они пошли к следующей кошаре, нашли там также одеяла и матрасы, и, кроме того, пачку соли и дрожжей. (При этих словах Солоха оживился). Оставив все это, (Солоха сник), они пошли дальше, и дальше, и дошли черт его знает куда. Тогда до Алиева, наконец, дошло, что ведь придется возвращаться обратно! Он взвыл, и потребовал отправиться на базу. Папен, у которого, похоже, слетела крыша, предлагал пойти еще дальше…
Тут не выдержал Вася:
— Ты, Папен, случайно не к противнику хотел перейти с оружием в руках, и предав своих товарищей? А?.. Отвечай, гад!
Папен завопил, что нет, нет и еще раз нет. Солоха отвесил Папену пендель.
Косясь на Солоху, Пимон продолжил в третий раз. Они повернули обратно, но тут, как на зло, на долину опустился туман, и они не знали, куда же им идти. Пошли наугад. В результате долго — долго бродили по неизвестным местам, пока, наконец, через два часа непрерывной ходьбы, не наткнулись на самую первую кошару. Тогда они забрали все, что смогли, и отправились домой.