Леверетти внезапно вздохнул и хотел было подойти к Дебби поближе, но не стал протискиваться сквозь плотную группу ребятишек.
— И тогда чернота… — подгонял голос Эдварда.
— И тогда чернота сгинула, и я падала, падала и очутилась среди цветов.
— И они были величиной с твою голову, — пропищала Хеппи.
— И они были величиной с мою голову и такие высокие, что доставали мне до плеча. Почва была рыхлой, и я испачкала все платье, — сказала Дебби. — И тогда я увидела леди.
— Почти голую, — прошептал Эдвард со стыдливым удовлетворением.
— Почти голую, — сказала Дебби. — Только здесь полоска материи…
Она коротко провела рукой на уровне груди.
— …и немного побольше здесь.
Рука прошла поперек бедер.
— Она помогла мне подняться, и пальцы ее на кончиках были алые, и она улыбалась губами, красными, как кровь. Она сказала: «Боже, дитя мое! Как это ты очутилась среди моих цветов?»
— Но я ничего не могла ей ответить. Я была напугана, потому что не видела никакого места, откуда я могла бы сюда попасть — вокруг только помятые мною цветы.
— Потом она отвела меня в свой дом.
— Дом! — шепот прошелестел по ватаге, как пламя. — Дом!
— Я смотрела на дом, — Дебби тоже почти шептала, — и я могла видеть сквозь стены.
— Стены! — прошептали дети.
— Стекло, — тяжелый голос Леверетти заставил всех вздрогнуть, и блуждающий взгляд Дебби метнулся к говорящему.
— Но они не были толстыми, полосатыми и мутными, как наши стекла. Они были тонкие, прозрачные и чистые.
— Существует такое стекло, какого вы и не видывали, вы, маленькие провинциалы. Не судите весь мир по одной вашей колонии и по задворкам ваших ферм.
— Да, — вздохнула Дебби, — может быть, это было стекло.
Она пристально посмотрела в несчастное лицо Леверетти и ощутила, как сжалось ее сердце. Он верит?
— Продолжай, Дебби! — маленькая Хеппи нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. — Продолжай. Стены.
— Да, стены, — Дебби снова вошла в наезженную колею рассказа. — Я могла видеть сквозь стены. Леди провела меня внутрь в странную — престранную комнату, полную странных — престранных вещей, и все время говорила про «место» и «маскарад» и «отлично»! Она думала, что я спустилась с холмов, где были другие, как я.
— И она сказала: «Тебе надо умыться» и ввела меня в комнату, где стены были ярких — преярких цветов, а потом провела в комнату поменьше.
По ватаге пробежала дрожь восхищения.
— И стены… — подсказывали дети.
— И стены были гладкие и твердые, и блестящие, как тарелка, и кругом были изображения странных рыб и птиц. И комната тоже была полна странных вещей.
— Тогда леди повернула что-то в стене, и из стены полилась вода и наливалась в странную длинную вещь, вроде корыта, но такую большую, что можно было в нее лечь, и тоже гладкую, твердую, блестящую, как китайские чашки. Вода искрилась и пузырилась, я попробовала ее рукой, и она оказалась горячая.
Зачарованная ребятня с открытыми ртами слушала Дебби.
— Потом она повернула еще что-то и сделала воду прохладней. Она бросила в воду странный порошок, и вода зашипела и запенилась, и покрылась миллионами ароматных пузырьков, и в каждом была радуга.
— И все время она говорила, как странно быть чужаком в Забыла-Как-Называется, что каждый день у нее какие-то новые сюрпризы, но что я — самый удивительный из них.
— Потом она сказала: «Давай забирайся и избавься от грязи. Я поищу тебе что-нибудь надеть, пока не почистим твою одежду».
— Я искупалась, как — будто в теплом облаке, но вокруг плеч была прохлада, и я вытерлась полотенцем такой же длины, как я сама, и толстым, как одеяло. Потом леди принесла мне одежду — всю из золота и шелка — она была мне велика — и забрала мои грязные вещи в другую комнату. Она открыла маленькую дверцу в стене и бросила туда мою одежду, вещь за вещью, и смеялась, и спрашивала: «Настоящие, подлинные, неужели они подлинные?»
— Она сказала «Хочешь есть?», и я набралась смелости и сказала «Да». И она взяла какую-то веревку и воткнула в стену, и взяла два ломтика хлеба, белого и мягкого, как снег, и положила их в выемки в блестящей коробке. Я почуяла запах гренок, и вдруг хлеб выпрыгнул из коробки сам, и он был коричневый и хрустящий, и горячий. Но там не было ни огня, ни пламени.