В сентябре 786 г. Харун взошел на трон. Своим первым указом он назначил Яхью визирем. Отголосок этого события обнаруживается в «Тысяче и одной ночи»: «Еще до восхода солнца жителям Багдада стало известно о смерти ал-Хади и восшествии ар-Рашида на халифский трон. И Харун, окруженный роскошью, подобающей повелителю, принял клятвы верности от собравшихся эмиров, благородных господ и народа. И в тот же день он приобщил к обязанностям визиря двух сыновей Яхьи Бармакида, ал-Фадлу и Джафару. И все провинции и области империи, и все мусульмане, арабы и не-арабы, тюрки и дейлемиты, признали власть нового халифа и клятвенно пообещали ему покорность. И он начал свое правление в благоденствии и величии, и, блистая, воссел в своей новой славе и могуществе»[19].
Обязанности визиря, второго после халифа человека в государстве, который являлся одновременно советником и наместником монарха, а также главой канцелярии, были неодинаковы в разные эпохи. Чаще всего этот пост занимал выходец из сословия мавали, то есть не-араб, как правило, иранец, но всегда мусульманского вероисповедания, образованный человек и щедрый меценат. В эпоху Харуна он, по сути, состоял при халифе и нес перед ним личную службу. В следующем столетии значение визиря неуклонно возрастало, а обязанности халифа настолько сократились, что он лишь утверждал решения, принятые его министром. Некоторые потомственные визири, представители настоящих «династий» визирей и секретарей (куттаб), проделали существенную работу, в основном в финансовой, политической и военной области. Многие из этих выдающихся служителей государства были вынуждены восполнять бездеятельность халифов, несведущих или плохо подготовленных к управлению империей, что побуждало некоторых из них принимать решения, приносившие большую выгоду им самим, нежели государству.
Яхья получил от Харуна прерогативы, которые до того времени принадлежали лишь повелителю, в том числе право самостоятельно назначать секретарей дивана[20] и судить за злоупотребления. Если верить Масуди, Харун вручил ему свою личную печать, объявив: «Мой дорогой отец, твоя благословенная Небом помощь, твое счастливое влияние и мудрое руководство возвели меня на этот трон. Я же наделяю тебя безраздельной властью».
Даже став всемогущим, Яхья вынужден был делить свою власть с королевой-матерью, грозной Хайзуран. Сказочное богатство бывшей йеменской рабыни усиливало ее могущество. В течение нескольких лет, до самой ее смерти в 789 г., всей его ловкости едва хватало, чтобы лавировать между Харуном и женщиной, чье стремление обладать всей властью, на которую она могла претендовать благодаря своему статусу, достигло небывалого размаха. Визирь, которому ни в коем случае нельзя было вступать с ними в открытый конфликт, вынужден был идти путем «маневров и намеков», прибегая к аллегорическим историям. «С халифами выступать против чего-либо — значит подталкивать их к этому действию, ибо, если вы желаете воспрепятствовать им действовать в каком-то ключе, это все равно, что побуждать их к этому»[21], говаривал он.
Правда, Яхье в этом деле чрезвычайно помогали двое его сыновей, Фадл и Джафар. Именно они разделили с ним его обязанности визиря и сидели по сторонам от него во время общественных аудиенций, что для Востока было совершенно нехарактерным. Джафар получил печать, которая впоследствии перешла к Яхье, а затем к Фадлу. Таким образом, печать государя оставалась в руках одной и той же семьи. Действительно, история первых десяти лет правления Харуна практически неотличима от истории Бармакидов. Его правление на практике осуществляли эти три талантливых, знающих человека, отличавшихся незаурядным умом.
После трагической смерти Хади и предшествовавшей ей серии предательств неминуемо должны были полететь головы. Те, кто отступились от своей присяги Харуну, в то время наследному принцу, чтобы примкнуть к Джа-фару — а таких было немало — наверняка стали плохо спать по ночам. Яхья спас их, а вместе с ними и внутренний мир, по крайней мере, на некоторое время. А Хайзуран, которая желала истребить всех предателей, он сумел убедить, что куда полезнее будет отправить их на войну с врагами.
19
На страницах этой книги читатель будет встречать цитаты из «Тысячи и одной ночи». Эти прославленные сказки, главным образом, те, в которых действие разворачивается в Багдаде или Басре, представляют собой на удивление надежный исторический источник и очень верно отражают жизнь и атмосферу великой эпохи арабо-мусульманской цивилизации.