Счастливые козы! Никто не взводит на вас ложных обвинений, вам нечего пугаться статистиков. Вас, правда, берут на бойню, так что ж? Кто же не умирает раньше времени? Зато страданий у вас наверное меньше.
Припоминаю, что мне сказали в Тишовице: «В Лящеве дело пойдет у вас быстрее и легче: люди там спокойные, тихие, никто не будет бегать за вами».
Обыватели и козы в Лящеве, видно, подходящая пара: одни похожи на других.
Однако, хозяин заезжего дома, мой старый знакомый, несколько обескураживает меня:
— Не так-то легко, как думается, — говорит он.
— А что?
— Дай Бог, чтобы вам отвечали!
— Почему же нет?
— Еврей не любит, чтобы у него считали в кармане.
— А что, благословение Божие уйдет?
— Нет, проклятие войдет — кредит уйдет.
Попытка первая
ано утром, еще до прихода, синагогального служки, ко мне уже явилось несколько евреев: им хочется видеть «переписчика». Моя слава идет впереди меня.
Я делаю первую попытку и обращаюсь к одному:
— Доброго утра, реб корев!
— Доброго утра, шолом-алейхем.
Он нехотя подает мне руку.
— Как звать вас, реб корев.
— Лейбе-Ицхок
— А фамилия ваша?
— Зачем вам моя фамилия?
— А что, это разве секрет?
— Секрет не секрет, но вы ведь мне можете сказать, зачем вам знать ее… ведь это уж наверно не секрет!
— Вы разве не знаете?
— Не совсем точно…
— Догадливый же вы человек!
— Беренпельц, — отвечает он, несколько устыдившись.
— Женаты?
— Эт!
— Что значит «эт»?
— Он хочет развестись! — отвечает вместо него другой.
— Сколько детей?
Ему нужно подумать, и он считает по пальцам: «От первой жены — мои: один, два, три; ее один, два; от второй…», но ему надоедает считать.
— Ну, пусть будет — шесть!
— «Пусть будет» не годится, мне нужно знать точно.
— Видите ли, вот это «точно» неспроста. Точно! Зачем вам знать точно? Что вы чиновник, что ли? Платят вам за это? Поедет кто-нибудь вслед за вами и будет вас контролировать? Точно!
— Говори, дурак, говори! — подталкивают его другие. — Начал, так говори!
Им хочется знать, какие еще вопросы я задам. Он еще раз пересчитал по пальцам, и получилось, слава Богу, на три больше.
— Девять, да будут они здоровы и крепки.
— Сколько сыновей и сколько дочерей?
Ему опять приходится считать.
— Четыре сына и пять дочерей.
— Сколько сыновей поженили, сколько-дочерей повыдали замуж?
— Это вам тоже нужно знать? Скажите же мне: зачем?
— Говори уж, говори! — кричит публика с еще большим нетерпением.
— Трех дочерей и двух сыновей, — отвечает кто-то за него.
— Да? — говорит он.
— А Срулик?
— Ведь он еще не женился!
— Ты осел! Его ведь в эту субботу вызовут к чтению Торы! Что значит полторы недели?
Я записываю и спрашиваю дальше:
— Были на военной службе?
— «Оплаченный» я… Четыреста рублей! Где бы их взять теперь? — вздыхает он.
— А сыновья?
— У старшего нарост под правым глазом и к тому же, не про вас будь сказано, он несколько «надорван». Лежал в трех госпиталях, стоило больше, чем поженить его, и едва-едва из полка освободили. У второго льгота, третий служит.
— А где жена его?
— У меня, конечно! Что за вопрос?
— Она ведь могла бы жить у своего отца.
— Голыш!
— А дом есть у вас?
— Как же!
— Сколько он стоит?
— Если б он стоял в Замостье, он бы стоил что-нибудь, я тут он и гроша не стоит. Что ж, квартира у меня есть.
— За сто рублей вы бы продали его?
— Упаси Бог! Наследство! За триста и то нет; вот разве, — если б пятьсот! Ну, так я бы нанял квартирку и открыл торговлю…
— А теперь какое у вас дело?
— У кого это есть дело?
— Чем вы живете?
— Это вы думаете?! Живешь!
— Чем?
— Богом. Если Он дает, — имеешь.
— Не бросает же Он с неба.
— Именно — бросает! Я знаю, чем я живу? Вот сосчитайте-ка: мне нужно целое состояние — может, четыре рубля в неделю! От дома, кроме квартиры, у меня имеется двенадцать рублей доходу, из них плачу девять рублей налогу, пять рублей на ремонт, остается «дыра в кармане» на добрых два рубля в год.