Тогда, выходит, использовать технику Возрождения тоже не он сам придумал.
— Ты ведь хочешь узнать, — в глазах Сюй Шуанлиня появился злорадный блеск, — кто научил меня этой технике? Но я назло не скажу тебе ничего.
— Предпочтешь до конца оставаться его пешкой?
— Пешкой? — Сюй Шуанлинь рассмеялся. — Ты слишком много надумал. Этот человек видит мое сердце и способен понять мои мысли и чувства. Он такой же, как и я. Образцовый наставник Мо, просто отступись, я никогда не скажу тебе, кто он. Вам всем стоило немалых трудов подняться на гору Цзяо и загнать меня в угол, ну и что с того?
— …
— В конце концов, мир все еще в хаосе, дыму сражений и пожаре порожденных раздорами войн. В любой момент этот очищающий огонь может превратить Верхнее и Нижнее Царство в пепелище, а потом хорошие люди получат вознаграждение, а плохие заплатят по счетам, способные вознесутся на вершину, а заурядные станут рабами, — с каждым словом спрятанная на дне глаз Сюй Шуанлиня улыбка становилась все ярче. — Поистине… это лучшее, что может быть, самая прекрасная картина мира.
Услышав эти рассуждения, Сюэ Мэн пришел в ярость:
— Что значит, хорошие люди получат вознаграждение, а плохие заплатят по счетам, способные вознесутся на вершину, а заурядные станут рабами?! Выходит, кто из людей хороший, кто плохой, кто посредственный, а кто способный, в итоге решать будешь только ты? Те люди снаружи, которых ты превратил в свои игральные шашки… и Наньгун Чанъин… и… и… — украдкой взглянув на лицо Чу Ваньнина, он невольно понизил голос, — ...и еще Наньгун Сы, — Сюэ Мэн выглядел очень возмущенным и оскорбленным подобной несправедливостью. — Хотели ли они, чтобы ты ими управлял? Заслужили ли они такую смерть и посмертие?
— Всегда нужно кем-то жертвовать, — равнодушно взглянув на него, ответил Сюй Шуанлинь. — Молодой господин Сюэ, в конце концов, ты все еще слишком юный, чтобы это понять.
Он болезненно поморщился. Похоже, ему совсем не хотелось разговаривать с таким темпераментным человеком, как Сюэ Мэн, поэтому он опять повернулся к Мо Жаню.
— Теперь я в ваших руках, хотите четвертуйте, хотите кожу снимите заживо, — предложил он таким тоном, словно речь шла о чем-то совершенно незначительном. — В моем мешке цянькунь есть еще один плод линчи. Если вы все хотите отвести душу и утолить свою жажду мести, можете просто скормить мне его, — на этих словах он холодно усмехнулся. — Во всяком случае, в тот год, когда мне только исполнилось двадцать, вы, благородные господа, праведники и защитники справедливости, уже линчевали меня. Нет ничего плохого, чтобы пройти через это еще раз.
— Кто это линчевал тебя? — взвыл Хуан Сяоюэ. — Открываешь свою пасть, только чтобы лгать и нести вздор! Просто ни стыда ни совести!