Он снова раскрыл мутные глаза, посмотрел на Вардана, но не узнав его, продолжал:
— Мне суждено было, друг мой, быть в самой ужасной части ада, и я этим горжусь… Мне не удалось занять высокое место в этом мире, но там удалось. Никто не мог соперничать со мной. Я видел Васака, Меружана, Вест-Саркиса[41], Каина и им подобных злодеев — они завидовали моей славе… Ах, какое блаженство плавать в огненных волнах, чувствовать адский жар, гореть, жариться и никогда не обращаться в пепел! Хорошо, что это вечно; в вечности все прекрасно…
Вардану не трудно было понять, что было причиной этого бреда. Он почувствовал в этих словах раскаяние, а потому забыл свою ненависть к этому жалкому человеку и, взяв его за руку, сказал:
— Успокойтесь, эфенди, вы скоро поправитесь, раны ваши не опасны.
— Я слышу знакомый голос…
— Голос Вардана.
Больной задрожал всем телом и, оттолкнув от себя руку Вардана, воскликнул:
— Возьми руку, я могу загрязнить ее; отойди от меня, я могу осквернить тебя… Вардан, я знаю тебя: ты добр, но в то же время беспощаден. Призови всю свою жестокость и сейчас же убей меня; этим ты сделаешь мне великое добро. Брось труп мой в опустевшие земли Алашкерта, некогда цветущие поля которого я сам опустошил; пусть пожирают его звери, или, если сжалишься надо мною, то закопай труп мой в яму; предай меня вечному огню и вечным мучениям. Но нет, нет, я не достоин земли Армении — мой отвратительный труп осквернит ее.
— Успокойтесь, эфенди, — повторил Вардан, — вы не умрете, я приложу все старания, чтобы вы остались живы.
— Я думал, что мне не трудно будет умереть и закрыть глаза, чтобы не видеть совершенных мною злодеяний. Но нет, месть сильнее ничтожного человека. Она оставила меня в живых, чтобы я долго еще видел те места, опустошению которых содействовал сам. Видеть бедные лачужки несчастных крестьян, изгнанных мною, видеть все это и терзаться от угрызений совести — это ужасное мучение… Я послужил орудием гибели целого края, но убить себя не сумел!
Последние слова он произнес с глубокой горечью, выражавшей все его душевные муки, его отвращение к жизни и жажду найти покой в могильном забвении.
В эту минуту проснулась хозяйка.
— Больной ваш, как видно, неспокоен, не желает ли он чего-нибудь?
— Ничего не нужно, он в лихорадке, и это скоро пройдет.
— Я узнаю этого человека. Не Томас ли эфенди?
— Он самый.
— Несчастный! Несколько дней назад он бродил в наших краях босой, с непокрытой головой и в изорванном платье. Когда к нему подходили, он подымал крик и убегал. Говорили, что он помешался.
Вардан вспомнил, что он тоже заметил в эфенди признаки помешательства, когда увидел его стоящим на скале.
«Но почему помешался он, — думал Вардан, — разве нравственные муки могли нанести столь сильный удар такому развращенному человеку, как эфенди?»
— Рассказывали, что эфенди любил девушку, которая исчезла во время бегства алашкертцев, — сказала хозяйка, — ходили слухи, что эту девушку схватили неизвестные люди и увели.
— Какие люди?.. Какая девушка?.. — в ужасе вскрикнул Вардан.
— Не знаю, так рассказывали.
Так вот что было причиной помешательства эфенди! Теперь Лала была потеряна для Вардана… ее похитили… Исчезли последние надежды, и в измученном, потухшем сердце Вардана остался только печальный пепел воспоминаний.
Ночь прошла. Занялась уже утренняя заря. В воздухе послышалось веселое пение птиц.
После бурной и дождливой ночи настало яркое летнее утро.
Вдруг в лачужку вбежала девушка с радостным лицом. Как видно, она шла издалека, так как промокла с ног до головы и все платье ее было в грязи.
— Джаво!.. — вскрикнула хозяйка и бросилась к ней.
Женщины обнялись.
Вардан на минуту забыл свое горе при виде сердечной встречи сестер. Вошедшая была высокого роста, худощавая и довольно красивая девушка. Глаза ее, такие же черные, как и у сестры, радостно блестели. Лицо ее и имя показались знакомы Вардану, но он не мог вспомнить, где и когда ее видел.
— Знаешь что? — обратилась пришедшая к сестре, — Джаво останется у тебя, она будет здесь долго; хозяйка отпустила ее.
Как ни радостны были эти слова, как ни приятно было старшей сестре видеть Джаво у себя, но она очень удивилась, услышав, что хозяйка отослала ее домой. Что побудило ее сделать это теперь, если раньше она с трудом отпускала Джаво к сестре даже на самое короткое время?
— Что случилось? — спросила она.