Внутри замка, пригодного как для представительства, так и для боя, шла анфилада роскошных салонов, ритм которым задавали бесчисленные деревянные колонны, покрытые ярко-красным лаком или позолотой. Отделку раздвижных перегородок и дверей Нобунага заказал самому именитому художнику Киото — Кано Эйтоку, чьи вариации на китайские классические сюжеты были на пике моды в то время. И — верх изысканности — полы решили целиком покрыть плетеными циновками (татами), какие когда-то служили только для сиденья или сна; конечно, использовать их в качестве пола, по которому идут, предварительно разувшись, начали почти три четверти века тому назад, но разве можно сравнивать маленькие, интимные и изящные покои Серебряного павильона, рая для сёгуна, мечтавшего об уединении, с огромными пространствами феодального замка, который, по замыслу, должен был вмещать весь клан?
Так замок-убежище, замок-оружие стал замком-престижем, замком-блефом. Следует ли после этого удивляться безмерной пышности, какой захочет окружить себя Хидэёси? Если только сам Нобунага не вдохновлялся замком Нагахама, роскошным творением своего странного вассала!
Как и Хидэёси, который развивал начала, уже заложенные его господином в Гифу, Нобунага привлекал в Адзути всех купцов, этих разносчиков чудес, каких только мог; феодальные сборы, пошлины, чрезмерные корпоративные привилегии были отменены; зато кредиторы и различные инвесторы получили заверения, что долговые обязательства перед ними упразднены никогда не будут. Кто бы мог устоять перед чарами Адзути? И кто бы посмел отрицать, что из Адзути и Нагахама Нобунага и его верный помощник держат Киото в своей власти?
Однако, как всегда, у любой стратегической позиции есть тылы. Тыл позиции Нобунага и Хидэёси был жестоко оголен, пусть они и хвастались, что теперь господствуют надо всеми провинциями вокруг бухты Исэ. Кто обеспечит охрану земли Мино? Нобунага назначил Сибата Кацуиэ — уместная предосторожность. Похоже, ожидалось неизбежное нападение Уэсуги Кэнсина, готового обрушиться на Мино со своих северных позиций. Нобунага, импульсивный и никогда не отягощавший себя чрезмерными раздумьями, узнав об угрозе, немедленно бросил весь свой генералитет в полном составе на борьбу с Кэнсином.
Как и от прочих, от Хидэёси потребовали выступить в поход. Он воспринял этот приказ с раздражением и ощутил опасность: ему казалось, что атаковать Мино готовы и многие другие противники, тем более что Кэн-син в результате неосторожного маневра Кацуиэ получил возможность громогласно заявить о вероломстве, взбудоражив всех северных дайме, до тех пор не проявлявших беспокойства. После резкой перепалки с Кацуиэ Хидэёси проигнорировал приказы Нобунага, отказался как-либо помогать Кацуиэ и предельно безмятежно вернулся на свое место в замке Адзути. Неслыханная дерзость; Нобунага изгнал Хидэёси и подверг его домашнему аресту в его замке Нагахама.
Можно представить себе ужас домочадцев Ода, представляющих себе страшные последствия такой ссоры и вероятного вооруженного соперничества между двумя равно влиятельными личностями. Но ничего не происходило, а из Нагахама доносились странные вести. Говорили, Хидэёси занят тем, что пьет, развлекается с женщинами, пробует свои силы в качестве комедианта вместе с актерами, которых пригласил сам. Его друзья с удивлением смотрели на человека, которого уже не узнавали: что за кутила и любитель шумных увеселений вдруг завладел телом «Обезьяны», на чьем изможденном лице когда-то так явственно выражалось напряжение ума, занятого только высокими военными или политическими проблемами? Это театральное представление в основе своей сходно со знаменитым сюжетом о сорока семи ронинах, имитировавших разгул и разложение, чтобы усыпить бдительность врагов. Однако в рассказах о жизни Хидэёси, написанных в первой половине XVII в., в его уста вкладываются длинные речи, которые, пусть и выдуманные, все-таки содержат частицу истины:
С тех пор как я поступил на службу к Нобунага, я никогда не знал отдыха. С утра до вечера я трудился, как только мог. День и Ночь я находился в седле. Я шел от сражения к сражению, от подвига к подвигу, даже не снимая доспехов. За завоеванием Мино последовало завоевание Оми, потом — Этидзэна, и все увенчалось аннексией земли Исэ. Все это я делал не ради себя, а ради Нобунага. После годов тяжелого труда я наконец нашел возможность отдохнуть благодаря милости господина, которому я служил. Он так вознаградил меня за все, что я совершил ради него. За возможность снять физическую и моральную усталость многих лет неустанной работы я испытываю глубокую признательность. Чтобы изгнать меланхолию, нет ничего лучше сакэ. Сакэ — это метла, выметающая из груди пыль печали. Но совсем одному пить невесело. Лучше собраться и собрать столько собутыльников, сколько только можно; они будут пить, пока не упьются до полусмерти, пока не перестанут ничего бояться и ни о чем не будут беспокоиться, чтобы небо и земля уже не казались обширными, а огонь и наводнение — ужасными, пока они не свалятся в сон и не раздуются толще, чем бочка, — вот величайшее благословение, какое лишь бывает у пьяниц…