Вот почему, кстати, Нобунага когда-то (в 1571 г.) открыл порт Нагасаки для иностранной торговли, и вот почему в Центральной и особенно в Западной Японии даймё всеми способами пытались раздобыть разменную монету, необходимую для получения сокровищ, прибывающих из других мест, так что за несколько лет поиски и разработка золотых и серебряных рудников получили развитие, еще недостаточное, но уже превосходящее ожидания. В самом деле, иностранных купцов не привлекла бы обычная медная или бронзовая монета — китайские сапеки, которые обычно ходили на внутреннем японском рынке и которыми каждый сеньор манипулировал по своему усмотрению; эта практика была неудобна для торговли между общинами, и Хидэёси старался ее упорядочить, создавая тем самым зачатки национальной монетной системы.
Что касается даймё, то некоторые из них улаживали дело совсем просто. Они отдавали иезуитам серебряную руду, которой владели, получая взамен золото или шелк. Высокий западный корабль увозил их сокровища в Макао и через несколько месяцев возвращался с драгоценным грузом; спрос в Японии так вырос, что некоторые иезуиты, официально или официозно, даже оплачивали за его счет свою апостольскую миссию. Повышая из года в год цену на золото, они получили существенные суммы, которые во многом могут объяснить прочность и быстроту их внедрения в Японии с 1550 по 1580 годы. Но около 1570 г. Кабрал и Валиньяйо, а потом испанские францисканцы — тоже теперь приехавшие — изобличили их в Риме, заклеймив торговлю, которую ведут люди Божьи; скандал принял такие масштабы, что в 1585 г. папа повысил ассигнования иезуитам, чтобы помочь им в их нуждах, и взамен запретил им заниматься любыми видами торговли.
Говорили ли Хидэёси об этом отцы Коэлью и Фроиш? Конечно, нет! Зато они только и твердили, что о невероятной авантюре — путешествии на край света, пределы которого резко изменились. Слышали ли они о японце, крещенном под именем Бернардо, ученике Франциска Ксаверия, в 1553 г. добравшемся до Португалии и через четыре года умершем? Конечно, тоже нет! Они несомненно ничего о нем не знали. Зато они могли без конца говорить о миссии, которую в прошлом (1585) году три даймё с Кюсю — Отомо Ёсисигэ, Арима Харунобу и Омура Сумитада согласились отправить в Рим, Португалию и Венецию. Японские «послы» — так они говорили фактически о подростках — выказали восхищение оказанным приемом, особенно в Венеции, и роскошными подарками, которые им преподнесли: шелками и дамастом, зеркалами, муранским стеклом.
Постепенно представление о новых горизонтах, источниках необходимых богатств, оформилось в уме Хидэёси, и он начал уноситься мыслью за пределы Японии, пространства которой прежде столь плотно заполняли его жизнь.
Островное положение и следование религии (буддизму), возникшей и развившейся вне-архипелага, с самого начала исторических времен удерживали Японию от очень распространенного соблазна — вообразить себя пупом Земли. Все великие государственные деятели, все великие монахи и даже величайшие художники, как Сэссю в XV в., всегда обращались к материку, черпая из китайской модели вдохновение для создания политической организации и для размышлений — пусть даже о том, как эту модель изменить и приспособить к потребностям японского общества.
Рождение и освящение феодализма режимом Минамо-то в конце XII в. только резче выделило эту тенденцию: сёгуны эпохи Камакура извлекали основную часть как материальных ресурсов, так и интеллектуальной жизнеспособности из прямых и частых связей с Китаем через голову императорского двора, уснувшего в своей изоляции и приверженности обрядам.