Любой человек — что первобытный, что современный — видит мир наполненным фигурами и сюжетами из привычных и близких ему мифов. Это особенно хорошо видно сегодня, когда в одном обществе живут люди с разными мифологиями. Рассмотрим восприятие разными людьми одних и тех же скандальных событий, произошедших недавно в Париже вокруг выставки «Chimeras le de Notre Dame de Paris». Фактически, как мы теперь знаем, там произошло наложение двух событийных рядов: коммерческого спора из-за copyright на изображение химеры и действий психически больного человека по имени Жорж Кольб, вообразившего себя «человеком-пауком» из популярного экшн-сериала.
События в Люксембургском саду в ночь с 28 на 29 августа развивались так. Четверо молодых людей, нанятых египетской фирмой, громили выставку, где использовалось спорное изображение химеры. Проходивший мимо Кольб воспринял происходящее мифологически: «плохие парни» (воплощение абсолютного зла в городском фэнтези) разрушают жизненное пространство, и «человек-паук» (воплощение справедливости) должен их остановить. Кольб в гротескном красно-черном трико с маской, перелезает через забор и попадает в поле зрения молодых людей, происходящих из мусульманской общины. Находясь под влиянием мифа о «сатанинском» смысле окружающих скульптур (в исламе такие скульптуры табуированы), они воспринимают Кольба, как инфернальное существо — Иблиса, духа зла, неуязвимого для материального оружия. В результате все четверо бегут, даже не пытаясь использовать свои пистолеты. От Кольба его миф требует участия в сражении за высшую справедливость, и он, догоняя бегущих, наносит им удары накладными металлическими когтями-крючьями.
Полиция, ранним утром обнаружив 4 трупа молодых мусульман рядом с поврежденным павильоном выставки, связанной с собором Notre Dame, воспринимает все с позиции полицейской мифологии о всеобъемлющем религиозном экстремизме. События начинают восприниматься полисменами, как религиозная мистерия, что стимулирует их к поиску оккультных корней этого убийства. Мифологическое восприятие находит ближайший объект — изображение химеры (точнее Артемис-кошки), и генерирует версию о тайном культе этой богини, адепты которого совершили ритуальную казнь «святотатцев».
Далее, поскольку любой серьезно воспринимаемый культ предполагает признание некоторой реальности центрального культового персонажа, химера, как таковая, становится подозреваемым лицом. С мифологической точки зрения естественно считать, что божество может в особых случаях принять материальную форму и произвести ряд физических действий (например, защитить свои культовые изображения).
Полисмены, являясь представителями культуры, в которой значительную роль играет христианская мифология, обращаются к католическим священникам собора Notre Dame, для которых химера ассоциируется с женским демоническим персонажем, описанным в библейской книге «Апокалипсис Иоанна». Демонизация женщин — это базовый элемент христианства, в т. ч. — католицизма. Определив виновника «люксембургской резни», как демоническую женщину, проникшую в материальную реальность, они рассматривают галлюцинации психически больного клирика, как свидетельские показания.
В сознании этого клирика, реальная женщина, увиденная в кафе, смешалась в единый образ со зловещей «блудницей в багрянице» из Апокалипсиса и демонической химерой, Артемис-кошкой, которую клирик ежедневно наблюдал на балюстраде Notre Dame. Он был уверен, что все три образа (реальный, вымышленный и мифологический) относятся к одному и тому же существу — о чем и сообщил офицерам криминальной полиции.
Мне было интересно анализировать поведение этих офицеров — европейцев XXI века. Как и все люди, они могли видеть ситуацию только через призму мифо-образов, мифо-причин и мифо-следствий, никак иначе. Но, в отличие от своих предшественников, живших 300 лет назад, они не были «homines unius libri» («людьми одной книги», людьми, знающими лишь один способ объяснения событий, лишь один миф). У клирика был только один миф библии и католического катехизиса. У коммерсанта-араба был только один миф корана и сунны. А в распоряжении этих двоих было множество мифо-алгоритмов, сложившихся в разные эпохи в разных частях планеты. Они могли сопоставлять различные мифические объяснения и искать среди них те, которые наиболее соответствуют наблюдаемому ходу событий. Никакой психологический барьер не мешал им составлять мозаику объяснений из фрагментов мифов кельтов, эллинов, египтян, банту, ольмеков и эскимосов. При таком подходе, полезные кирпичики, содержащиеся в каждом мифе, собирались в эффективную объяснительную конструкцию. В результате «дело Жака Потрошителя» (как выражалась желтая пресса, вспомнив «File of Jack the Ripper, London, 1888»), было успешно раскрыто и мистическая, казалось бы, история получила вполне материалистический финал.
Люди мыслят мифо-образами, иначе они просто не умеют. Но если арсенал мифо-образов достаточно велик, то он, как выражаются математики, эффективно покрывает множество событий, происходящих в действительном, материальном мире.
Кто-нибудь возразит мне, указав на взаимосвязи вещей, выходящие, кажется, за пределы действия материалистических объяснений: например (возвращаясь к химере Notre Dame), на загадочную историю любви «восходящей звезды футбола» Просперо Затти к ничем не примечательной студентке Люси Оранж. По версии бульварной прессы, тут не обошлось без содействия химеры Артемис. Химера поймала цветок, брошенный Люси Оранж, что (согласно древней легенде) означает обещание оккультной помощи в любовных делах.
Мне странно, что из этого случая сделали сенсацию. Почему-то журналисты уверены, что футболисты должны влюбляться или в принцесс, или в фотомоделей с обложки «Playboy», или, как минимум, в девственниц из церковного хора. Поступок центр-форварда Затти они объявили потрясением социальных устоев, а Люси обвинили в применении черной магии. Действительность много проще. Цветок, пойманный химерой, дал Люси Оранж то, чего ей не хватало, чтобы привлечь любимого мужчину: уверенность в собственных силах и красоте. Тогда она отбросила унизительный стереотип золушки, и стала действовать со здоровой прямотой уважающей себя женщины. Люди предпочитают считать это магией? Что ж, пускай. От этого на улицах Лютеции станет больше цветов и красивых женщин.
Такое простое отношение к магии (а если шире — то к религии) вызывает у «людей одной книги» (библии, корана, и т. п.) агрессивную реакцию. Халиф Омар в Александрии сказал: «Если в других книгах то же, что в Коране, то они не нужны, поскольку есть Коран, а если в них другое, то они вредны». Этот халиф не читал коран (он был неграмотен), но смысл корана, как и любой «Одной книги» изложил четко: других быть не должно. «Одна книга» написана, не чтобы ее читали, а чтобы не читали ничего. Так мусульмане сожгли остатки Александрийской библиотеки. Большую часть сожгли христиане, по приказу императора Феодосия I. Его любимым словом было «Единство», и он выразился совсем кратко: «Одно государство — одна религия». Этот афоризм уточнил Гитлер: «Один народ — один фюрер». Он тоже приказывал сжигать книги, обоснованно считая, что они мешают единству.
Если люди начинают читать разные книги, иметь дело с разными богами, высказывать разные мысли и желания, то времена меняются, а это личная трагедия для всех тех, чье положение в обществе держится на неизменности существующего порядка. Для того, чтобы остановить изменения, они берут «Одну книгу» и строят из нее плотину на реке времени. Им удается притормозить этот поток, но вскоре плотина дает течи, по ней бегут трещины, и она рушится. Строители сами догадываются, что их сооружению отмерян не слишком большой срок, и любая «Одна книга» содержит описание «конца времен», т. е. гибели строителей плотины. Для всех, кроме них, это не конец времен, а продолжение естественного хода социального времени, остановленного на исторически-короткий срок.