— Согласен. Не зря старые сталкеры говаривали, что придет в Зону кто-то ужасный, тогда Зона совсем взбесится. Видимо, пришел уж.
— Да ну, трепло все это религиозное. Сколько уж помню, все о Черном сталкере трепались, потом о Клондайке, потом об Оазисе… Болтовня одна. Одна тема уходит, другая появляется. То Оазис, то Мессия, то еще там что-то…
— Кто знает, кто знает…
— Да ерунда, конечно. Когда Меченый Выжигатель отключил, все думали, что он и есть Мессия, который всю Зону захлопнет и запечатает. А как на Припяти его завалили, так и разговоры прекратились.
— Меченый жив. Его недавно в Долине видели.
— Ага, как же, видели. А я видел тех, кто видел тех, кто видел, как его Монолит на Припяти у памятника хлопнул.
— Никто его не хлопнул. Просто он у военных сейчас, там что-то им помогает.
— А я слышал, что у ученых…
— … и держат его в клетке, ха!
— Это тебя в клетку надо и возить по Зоне в назидание.
— Но ведь нету его, и в самом деле, пропал и не видно нигде.
— Да ладно, я уж этих разговоров, кто и где Меченого видел, понаслышался… И всякий раз обязательно отыщется какой-нибудь прыщ, который либо бухал с ним, либо в рейд ходил, либо просто за руку здоровался. Ей Богу, такое ощущение, что Меченый только и делал, что по Зоне ходил и всем руки пожимал. И что характерно, обычно такие рассказы следуют как раз после того, «Как я голыми руками задушил контролера».
— А был ли он на самом деле вообще, этот ваш Меченый?..
Потом кто-то забренчал на гитаре:
Я слушал расстроенное дребезжание струн и чувствовал, как постепенно погружаюсь в болезненную вязкость. Начинало ломить кости, жутко трещала голова. Не иначе, как заболел. Не удивительно: под ледяным дождем… И больную ногу — будто в кипяток опустили. Хотелось положить ее как-то поудобнее, но не было сил пошевелить даже пальцем. Глаза слиплись и не хотели открываться. Сильный озноб пробежал по всему телу, я прижался к бочке, но теплее не стало, только вдруг резануло бок от ожога. Стало тошнить. Болезнь овладевала моим телом прямо на глазах. Еще минута-другая — и я окончательно отдался болезненной тягомотине. Какие-то уродливые лица проявлялись в темноте, затем в жарком огненном мареве привиделся тот сталкер, придавленный столом. Я стоял рядом и смотрел на его дергающиеся ноги в тяжелых стоптанных ботинках. Затем был Петр, но почему-то со шрамом во все лицо. Что-то мне сказал и пошел по высокой траве вдаль. За спиной у него качался гранатомет, а сбоку шла огромная черная собака. Или это и был Меченый?..
Посреди поля возвышался огромный корабль. Кажется, баржа. Каким образом его затащило в поле? Ржавый посеревший корпус оброс травой и деревцами, кое-где сделался мохнатым от мха. В восходящем солнце на фоне малинового неба и темно-синих туч высоко-высоко взвилась мачта.
И снова тот отчаянный сталкер под столом. Он находит в себе силы отбросить тяжелую ношу, поднимается и озирается по сторонам в поисках своего обидчика. Но вокруг пусто, только ветер гуляет в безмолвных коридорах. Не в кого стрелять, не с кем бороться.
Лица, лица… расплывчатые, безобразные, с зашитыми ртами, разорванными глазами, растекаются по жаркой темноте, растворяются в горячем тумане, безмолвно кружатся вокруг.
— А это что за крендель голый? — подходит Меченый — высокий человек со шрамом на узком лбу — и наклоняется надо мной.
— Приболел корешок, пусть полежит.
Меченый вскидывает на плечо винтовку и уходит со своей собакой в сторону заходящего солнца.
Детский сад. Лето. Солнечно. Играют дети, тихие воспитательницы беседуют на лавочках. Июль. Тут со всех сторон набегают снорки, летят во все стороны ошметки детских тел, кровавые обрывки мяса свисают с веток, зеленых кустов, разноцветных деревянных домиков, игровых сооружений. Крики, звериное рычание, хруст и чавканье.
И снова — лица; бесформенные, расплывчатые, угрюмые, безмолвные, серые лица. Качаются, плывут, больше похожие на маски.
Потом на какое-то время пришел в себя. Было уже темно, совсем ночь. Или глубокий вечер. Ломило кости, хотелось пить. Я облизал растрескавшиеся губы, но не смог даже пошевелиться. Тихо потрескивало в бочке. Рядом лежали какие-то бугры. Я снова провалился в черный сон, теперь уже без сновидений.
Утро. Едва-едва брезжит свет. Дикий холод, а я весь в противном липком поту. Кое-как пошевелился и сразу ощутил приступ тошноты. Меня вырвало каким-то темным киселем, но после этого стало легче, и я нашел силы, чтобы натянуть почти высохшую одежду. Подумал, что надо было надевать ее раньше, пока из бочки не выветрилось тепло, а теперь все было холодным и влажным.