С час пролежал без движения и без мыслей. От каждого шевеления головой в затылке просыпалась дикая боль. Кости стало ломить еще сильнее, казалось, что они сделаны из стекла: неосторожное движение — и рука или нога переломится. А больная нога, охваченная огнем, распухла так, что я даже испугался, увидев ее в первый раз за это утро. Когда стал думать о ноге, она разболелась еще сильнее. Прикинул, что надо бы порыться в аптечке: наверняка там должно быть обезболивающее. Или водкой оглушить себя. Но долго лежал, будучи не в силах пошевелиться.
Потом все же кое-как приподнялся. Сразу накатила слабость, задрожали конечности, голову заломило, все поплыло.
— Ну кто тут еще… — недовольно пробормотал один из бугров, что-то еще буркнул и успокоился, захрапел.
Я протянул руку к мешку, все на месте, ничего не увели, пока я спал. Едва сообразил, что анальгин — это и есть обезболивающее. Закинул в рот сразу всю упаковку. Таблетки превратились в мокрую кашу, но это было совершенно не важно: главное, чтобы помогали. Потом откупорил бутылку водки. Из горла глотать сивушную жидкость было противно, но необходимо. Пришлось заталкивать силой. А вот открывать тушенку уже не хватило сил. Сорвал пучок травы и зажевал, занюхал сырым осенним запахом земли.
Не сказать, чтоб после всего этого сильно полегчало, но, по крайней мере, отступила тревога за будущее.
«Ничего, ничего, я еще побарахтаюсь. Вот только бы выздороветь сначала, а уж потом — побарахтаюсь».
Липа прошел по шаткой дощатой конструкции, заменявшей в этом месте мост, деловито раздвинул камыши и, удостоверившись, что сегодня капканы вновь пусты, последовал дальше. Нужно было обойти еще пять точек, а до вечера оставалось совсем немного. Ну хоть бы одна тварюга попалась, таксидермисты в прошлый раз посулили неплохой барыш за пси-собаку, только вот где ж ее сыскать. Хорошо им, в своих разделочных застенках в тишине, тепле, рядом со спиртом повелевать:
— Принеси мне то, добудь мне это…
А ну как самих в начале апреля зашвырнуть в эти сами болота — да и заставить охотиться за тварями.
Липа, впрочем, на себя мысленно не раз примерив шкуру таксидермиста, убеждался: не хватит его надолго ни рядом со спиртом, ни в тепле и сухости гнить. Засох бы от такой жизни. Или спился — что скорее всего.
— Никакой романтики у вас, — говорил он Семакину, в очередной раз принося добытую тушку собаки или тушкана, — то ли дело у нас, у добытчиков: постоянно на воздухе, прогулки, охота…
— Кому что, кому что, — усмехался Семакин в смоляную бороду, отсчитывая гривны.
Романтика — не романтика, а все же не хотелось Липе круглые сутки торчать в душной темноте, сдирая и вымачивая шкуры. Наверное, так и на войне: кто-то призван командовать и ублажать свое самолюбие за штабными картами, а кто-то жить не может без адреналина, выстрелов… И плевать, что убить могут.
В тайне, конечно, хотелось более спокойной и размеренной жизни. Но для этого надо было сначала обзавестись каким-никаким капиталом, а к накопительству у Липы не имелось никаких талантов. Обходился, например, как правило, старой двустволкой, к которой, правда, прикипел всем сердцем и щекой, даже шутил, что стволы у нее заговоренные. Кто-то верил. Даже сам Липа порой удивлялся собственной меткости и, несмотря на то, что слух о заговоре пустил именно он, начинал сомневаться: а слух ли это?.. Как бы там ни было, но ружье свое не променял бы, кажется, и на АК. Впрочем, автомат у него уже был, ходил с ним на свару иногда.
А на пси-собаке можно было неплохо срубить, и примерно Липа знал, где можно ее повстречать. На прошлой неделе он ходил на разведку, слышал лай, но ближе подойти побоялся: от «пситины» можно было ожидать каких угодно фокусов. Требовалось как следует подготовиться. Он решил, что, если сегодня капканы по-прежнему будут пусты, то прямо с вечера начнет собираться в поход на пси-мутанта.
И вот, кажется, сама судьба указывала: пора, пора, Константин, начинать работать по-крупному, не все тебе по тушканам промышлять.
Очередной капкан оказался также пуст, оставалось проверить четыре. Чтобы не вляпаться в радиоактивное пятно, пришлось совершить немалый крюк метров в триста, зато с этой стороны можно было безбоязненно заходить, все аномалии оставались далеко сбоку. По крайней мере, до следующего Выброса.