— Я не хочу об этом говорить, — отрезала я и снова откусила морковь, захрустев на всю кухню. Непонятно, почему, но у меня буквально тряслись руки. Хотелось говорить, шуметь, стучать, хрустеть морковью на весь дом… Потому что только так, как мне казалось, я могла заглушить это отвратительное чувство тревоги.
— Я, между прочим, и не собиралась ни о чем таком говорить. — Чуть выглянула из-за двери Фаня, а я, почувствовав еще большее раздражение, запульнула в нее кусочком этой несчастной морковки. Хвостова от нее увернулась на удивление ловко.
— Марин, — робко начала говорить Аня, недоверчиво поглядывая в сторону Фани. А та, в свою очередь, с подозрением взглянула на Аню.
— ФТО?! — не выдержав этого напряжения, воскликнула я с набитым ртом.
— Ладно, черт с вами! Что, говорите уже!
— Химик про тебя спрашивал! — на одном дыхании выдала Исаева так, будто эта мысль не давала ей покоя с тех самых пор, как она вошла ко мне домой.
— В смысле спрашивал? — осеклась я.
— Ну, после урока позвал меня в лаборантскую, спрашивал, типа, что там с Дмитриевой, все ли у нее в порядке, — начала говорить Аня, а потом вдруг резко замолчала. Ее лицо всегда с точностью передавало весь спектр эмоций, которые бушевали внутри нее, и сейчас нетерпение сменилось каким-то странным смущением. Исаева залилась краской, чуть улыбнулась и взглянула на меня исподлобья.
— Ну?!
— Ну, я сказала, что да, с тобой вроде все в порядке, что ты дома… — нехотя ответила Аня, а потом снова резко замолчала, будто боясь взболтнуть лишнего.
— Ну? Колись, Штирлиц! — я уже начала терять терпение.
— А потом я ему сказала, что все про вас знаю, — выдохнула Исаева.
— Что?!
— Да! — Аня кивнула, чтобы подтвердить свои слова и, видимо, чтобы себя же убедить, что не зря так поступила. — И сказала, что ты пожалела о своих словах. Всю правду ему сказала, что ты рыдала и… Ох, Марин, я попыталась ему втолковать, что вы, как два дурака, сдались и теперь избегаете друг друга, а ведь осталось-то всего ничего! И что…
— Исаева, о чем ты думала?!
— Я о чем думала?! О тебе думала, балда!
Последние слова она выкрикнула с такой яростью, что потом плюхнулась на стул и обхватила руками голову, уставилась на пустую тарелку, лежащую на столе перед ней. Не знаю, сколько длилось молчание, но первой его нарушила Фаня, о существовании которой мы вообще забыли. Она так и стояла около холодильника, округлив глаза и смотря на Аню.
— Офигеть! А он что?
И я, и Аня, словно вспомнив, что разговор проходит вовсе не тет-а-тет, повернулись к Хвостовой.
— А он молча меня выслушал, а потом злобно так, ну, как он всегда разговаривает… Идите домой, Исаева, — Аня скривилась в лице, видимо, чтобы передать, насколько химик был недоволен.
— И ты ушла?
— Ну да, ушла, — проговорила Аня. — Только перед этим настоятельно рекомендовала ему позвонить тебе, Марин!
Я закатила глаза, но, даже мысленно сосчитав до десяти, не смогла успокоиться. Это свербящее чувство только усилилось. Что-то должно случиться. Что-то… В чем же дело, черт подери?! Зря Аня это все сделала, зря.
— Не, ну, Марин, ты вообще руки опустила, а тут представился такой момент подходящий! — попыталась оправдаться Исаева. — Тебе же родаки вернули телефон, да?
Меня словно холодной водой окатили.
Телефон.
Я помотала головой из стороны в сторону в знак отрицания, ведь подругам о своем новом допотопном телефоне я не говорила, а потом бросилась в свою комнату. Я стала переворачивать все вверх дном, пытаясь отыскать телефон. Конечно, чисто теоретически, бояться нечего особо, все сообщения я усердно удаляла, и в самом аппарате не было контактов вообще. Кроме трех номеров: Жени, Леши и Дмитрия Николаевича. И, если телефон действительно, не дай Бог, попал в руки к моим родителям, думаю, что новой порцией проблем я себя обеспечила.
— Димон, ты чего? — испуганные подруги застыли на пороге моей комнаты, а я, не обращая на них внимания, все так же рыскала вокруг. Это отвратительное свербящее чувство усилилось настолько, что, мне казалось, течет по жилам вместо крови, переплетаясь с отчаянным страхом. Позвонить она рекомендовала! Куда позвонить?! Домой, что ли? Блин!
И, сев посреди жуткого беспорядка, я опустила руки перед собой на колени, тупо разглядывая их, совсем как тогда, на ступеньках школы, а потом зарыла пальцы в волосы, совершенно не представляя, что теперь делать.
— Марин, ты нас немного пугаешь. Знаешь, моя мама — психиатр… — начала говорить Фаня, а я нервно рассмеялась.
— У тебя мама — психиатр? — подняла голову, вопросительно уставившись на подругу, а та растерянно кивнула.
— Да, я же тебе говорила. Просто ты меня, наверное, не слушала… Ты, если честно, последние полгода никого не слышишь, кроме себя, — Фаня грустно опустила глаза, а я почувствовала неприятный укол совести. А ведь и правда. Я ничего не рассказывала подругам, не слушала их… Может быть, они нуждались во мне, в моем совете, а я была с головой погружена в собственные проблемы.
— Она из своих-то проблем выплыть не может, знаешь, еще одну сестру ты как-нибудь и сама сможешь пережить, — с укором сказала Аня.
— Твоя мама ждет еще одну дочку? — удивленно спросила я.
— Да, представляешь?! — Фаня вошла в комнату и села рядом со мной. — Я и так Сонькой няньчусь, так теперь и еще одна! Мама практикует на дому теперь! Это сущий ад! Я никого не могу к себе пригласить! А еще она сказала, ты, мол, будешь с сестренкой гулять после того, как она родится, а я работать, вот здорово! — Фаня пискляво передразнила свою маму, засунув при этом под кофту подушку. Я нерешительно потянулась к подруге, краем глаза заметив, что Аня тоже опустилась рядом с нами. Обняв Хвостову за плечо, я вдруг поняла, какая же я была эгоистка, что так отдалилась от подруг, ведь это так здорово, когда тебя кто-то может поддержать или хотя бы просто выслушать.
— А еще… — тихо начала говорить Хвостова и опустила голову мне на плечо. — Я Аньке рассказала, и все не знала, как тебе рассказать… Мне так Наумов нравится! И я просто не знаю, что мне с этим делать!
— Королёвой не говорить, — на автомате ответила я, и мы все втроем громко рассмеялись. Странно, но, сидя посреди этого жуткого беспорядка, обнявшись с подругами, я вдруг почувствовала умиротворение, которого мне так не хватало. Оно даже смогло на несколько мгновений заглушить страх. И пусть мой телефон, скорее всего, находится в цепких лапках моей мамочки, пусть химик меня теперь люто ненавидит… Пошло все к черту!
***
Отчаянно пытаясь разглядеть подвох, я внимательно наблюдала за мамой. Но, даже если мой телефон находился у нее, она очень умело это скрывала. И я, чтобы лишний раз не опростоволоситься, не стала ни о чем ее спрашивать и ушла в школу, по привычке чмокнув маму в щеку. Я, хорошая, примерная девочка, должна выполнять шаблонные действия хороших примерных девочек. И пусть у меня море скелетов в шкафу. Мама не подавала вида, что знает о них. Может ли быть, что телефон и правда не у нее?
Я звонила себе с домашнего, но толку не было по двум причинам: во-первых, звук был отключен. А во-вторых, в поисках горящего экрана мобильного телефона я исследовала всю нашу огромную квартиру, но так его и не нашла. А потом, когда на очередной, скорее всего, миллионный мой звонок с домашнего на другом конце его кто-то просто взял и сбросил, я поняла, что смысла повторять эти действия нет. И, если мой телефон находится у кого-то из моих знакомых или у родни, то они бы уже давным-давно ответили, разве нет?
Так что, стараясь смириться с той мыслью, что телефон был так глупо утерян, я, отгоняя навязчивое воспоминание, что возвращалась с ним домой, отправилась в пятницу в школу, надеясь, что хоть как-то смогу отвлечься. А еще я хотела немного влиться в учебный процесс, прежде чем ощутить на себе вселенский гнев Лебедева. В пятницу он не работает в лицее, так что можно было спокойно начать заниматься.
Когда я, хмурясь от теплого весеннего солнышка, подходила к лицею, мысленно сетуя, что слишком тепло оделась, то поймала на себе внимательные взгляды стоявших рядом или спешащих на занятия учеников.