Собака Гришка с двумя сердцами.
Лишь одна собака Гришка, которой в июне 1962 года было пересажено второе сердце, прожила 141 день! Впервые в истории медицины электрокардиограф почти пять месяцев вычерчивал ритмичную работу сердца — своего и чужого.
Самое поразительное в опытах В. П. Демихов а состояло в том, что пересаженное им сердце продолжало жить в груди теплокровного животного. Подшитое к ответвлениям его основных сердечно–легочных сосудов, оно полностью включалось в общую кровеносную систему. Таким образом, появлялся дополнительный орган кровообращения, второй «живой насос», значительно облегчавший работу собственного сердца собаки, перекачивавший около половины ее крови.
Производил В. П. Демихов и другие эксперименты: удалял сердце и легкие у одной собаки и пересаживал их другой. При этом сначала в грудную клетку животного подшивали чужие органы — минут десять работали параллельно два сердца и две пары легких. Потом собственное сердце и легкие животного удаляли, причем постепенно, осторожно, чтобы не нарушить кровообращение головного мозга. Успех В. П. Демихова определялся и тем, что во время переноса сердца из одной грудной клетки в другую оно продолжало нормально сокращаться, жило.
Даже опытные хирурги не могли не удивляться, видя, как на второй день после сложнейшей операции собака просыпается от наркоза, встает, ходит по комнате, пьет воду и с аппетитом ест. Помню, как в 1951 году В. П. Демихов демонстрировал одну из своих исключительно эффектных операций в Рязани. Собака с замененным сердцем и легкими шестеро суток жила в здании, где проходила сессия, и погибла от осложнения, связанного с повреждением во время операции гортанного нерва.
Недавно группа хирургов Станфордского университета (США) под руководством Н. Шамуэя осуществила ряд удачных операций по комплексной пересадке сердца и легких на животных.
Подобную операцию пробовали сделать и человеку. Американский профессор Д. Кули оперировал девочку с врожденной аномалией сердца и легких, но ребенок умер в первые же сутки.
В. П. Демихов — автор многих оригинальных методик пересадки органов — вначале объяснял свои неудачи чисто техническими причинами и последующим развитием инфекции, не признавая иммунологической борьбы организма с навязанной ему тканью. Мы же убеждены, что именно несовместимость, а не техника —• центральный вопрос всей проблемы трансплантации.
От преодоления тканевого барьера в первую очередь зависит успех пересадки органов. И хотя основная функция сердца механическая, а не химическая и не секреторная, нет оснований сбрасывать со счетов действие иммунологических факторов.
Сейчас многие ученые, оперирующие на сердце, считают, что проблема тканевой несовместимости при трансплантации сердца оказалась более сложной и трудноразрешимой, нежели при пересадке почек. Чем больше различий в тканях донора и реципиента, тем раньше выявляются симптомы отторжения сердца и наступает гибель больного.
Логическим развитием работ В. П. Демихова явились исследования ряда отечественных и зарубежных ученых. В 1958 году американец М. Гольберг с соавторами опубликовал результаты трех попыток заменить сердце трансплантатом. Но пересаженные сердца работали очень недолго — от двадцати минут до двух часов. В. Веббу, использовавшему ту же методику, удалось продлить жизнь пересаженного сердца до семи с половиной часов.
В 1960 году Н. Шамуэй предложил новую методику, тщательно отработанную на собаках. Сущность ее состоит в том, что у больного удаляется не все, а лишь больная часть сердца — желудочки и нижняя половина предсердий. Верхняя же часть предсердий вместе с крупными венами остается на месте. У донора выкраивается таких же размеров и формы трансплантат, который и переносится на место изъятых тканей. При подавлении тканевой несовместимости 80–90 процентов оперированных Н. Шамуэем животных продолжали жить, причем в отдельных случах свыше года. Эта методика оказалась более простой и рациональной: при ее использовании сокращалось время операции, уменьшалось количество сосудистых швов, время ишемии органа.
Но шли опыты и в другом направлении.
22 января 1964 года в клинику медицинского центра Миссисипи привезли 68-летнего больного с сердечной недостаточностью в крайне тяжелом состоянии, без сознания. К вечеру начало резко падать артериальное давление, появилась мерцательная аритмия. Больного перевели на управляемое дыхание, применили целый комплекс реанимационных мер. Но — безуспешно.
Коллектив специалистов этой клиники под руководством Д. Харди давно уже готовился к пересадке сердца, отрабатывая методику, был определен даже состав будущих бригад. Словом, психологически врачи были готовы к осуществлению операции по пересадке сердца. 23 января состояние больного стало угрожающим и его срочно взяли на операционный стол. Почти в тот же момент сердце остановилось. Подключили аппарат искусственного кровообращения. И тут врачи решились на смелый эксперимент. Они пересадили больному заранее подготовленное сердце шимпанзе. После согревания и дефибрилляции оно начало ритмично сокращаться. Однако стало очевидно, что небольшие размеры сердца обезьяны не смогут обеспечить достаточного кровоснабжения человеческого тела. Желудочки и предсердия то и дело переполнялись, и Д. Харди приходилось проталкивать скопившуюся в полостях кровь, сдавливая сердце рукой. Прожив два часа с сердцем обезьяны, больной погиб.
В Советском Союзе исследования в области пересадки сердца велись и ведутся многими учеными: Б. В. Петровским, В. И. Бураковским, В. П. Демихозым, Е. М. Мешалкиным, Г. М. Соловьевым, В. И. Шумаковым и другими.
Какой же вывод?
Несмотря на ряд успешных операций, буквально взбудораживших мир, проблему трансплантации сердца пока нельзя считать решенной. Она еще не вышла из стадии экспериментов, пусть смелых и многообещающих, но все же экспериментов. И в этом не надо заблуждаться. Замечательные операции Барнарда, Шамуэя, Дюбо и их последователей тоже — лишь эксперименты. Но ведь любая операция, а тем более произведенная впервые, содержит элемент неизвестности и, значит, тоже в какой–то мере является экспериментом. Правда, новый метод лечения допускается в клинике, как правило, только после длительной, тщательной, всесторонней отработки на животных, после того, как все без исключения опасения и неясности сняты. Но в истории медицины немало и примеров тому, когда клиника шла параллельно с исследованиями в лабораториях, а то и опережала их. Луи Пастер, например, не успел еще проверить на животных эффективность своей вакцины, как сама судьба в образе фрау Мей–стер из Эльзаса вынудила его взяться за лечение девятилетнего мальчика Иозефа Мейстера, укушенного бешеной собакой. Мальчик остался жив — ученый победил. Разработанный Пастером метод предохранительных прививок завоевал всеобщее признание. Но это было потом, а в тот момент, когда ученый дрожащей рукой делал первое впрыскивание своей еще не очень проверенной вакцины, это был в чистом виде эксперимент.
Каждая сложная и трудная операция ставит хирурга перед дилеммой: отступить, руководствоваться гуманным, но отражающим ограниченные возможности медицины принципом «не вреди!» — или попытаться (пусть даже с риском смертельного исхода) спасти больного; во всеоружии знаний рисковать во имя той же гуманности и человечности? Меня лично больше прельщает второе. Я думаю, прав профессор Н. М. Амосов, выдвигающий новый активный принцип: «Помочь обреченному!» Проторенный и спокойный путь — переходить к операциям на человеке только после экспериментов на животных — оказывается на поверку не самым лучшим, а главное, не самым близким к цели.