Уэлч вздохнул. Похоже, он знал, кто мог пошутить подобным образом. Наверняка Джеймс. Конечно, кто еще, кроме Джеймса, способен на такое? Никто. Да. Иногда юмор Уанголлса обретает не вполне понятные обычному человеку формы. Уэлч не любил таких шутников и с удовольствием бы избавился от него при первом же удобном случае, но Джеймс отличный техник, и приходилось мириться как с ним, так и с его дурацкими шутками, иногда доходящими до идиотизма.
Уэлч молча натянул свитер и пошел к регулятору. Ладно, в общем-то, ничего страшного не произошло. Ну, пропотели немного, с кем не бывает. Однако надо будет сказать Джеймсу, чтобы в следующий раз не делал подобных глупостей.
Уэлч дошел до двери, потянулся к тумблеру регулятора и замер в изумлении. Указатель режима работы показывал ниже средней мощности, хотя датчики температуры уже достигли отметки 120 градусов[3]. А это попадало под разряд максимума.
— Черт возьми!
Мэл Бейд отложил блокнот и спросил:
— Что-то не так, Уэлч?
— Да, — Уэлч пощелкал переключателем, но режим работы не изменился, горячий воздух продолжал вползать в помещение, превращая станцию в своеобразную баню. — Черт возьми, похоже, что-то случилось с агрегатом. Эта чертова развалина гонит сюда горячий воздух. Если так пойдет и дальше, то через пару часов мы все сваримся. Или сдохнем от духоты.
— Надо посмотреть, что с машиной, — отреагировала Бэт. — Наверное, снова этот придурок Джеймс что-нибудь натворил.
Пол хмыкнул, делая очередной ход и предложил:
— И кто же этим займется? Уж не ты ли, крошка?
— Я думаю, Пол, тебе полезно было бы растрясти свой зад, — сообщила Бэт. — Иначе ты совсем распухнешь от долгой спячки.
— Ага, — засмеялся ее собеседник, хлопая себя ладонью по тощему животу. — Уже распух, встать не могу.
Уэлч молча натянул теплый комбинезон, куртку, сунул в карман журнал и карандаш и, обернувшись, сказал:
— Я сниму показания, на обратной дороге загляну к Джеймсу и Бонни, а затем посмотрю, что с машиной.
— И намыль, пожалуйста, этому уроду за его дурацкие шуточки задницу и от меня тоже. — Бэт коротко взглянула на него и тут же вновь вернулась к игре, оценивая позицию на шахматной доске, которая складывалась явно не в ее пользу.
— О'кей.
Уэлч распахнул дверь и в ту же секунду ощутил, как яростный напор ветра толкает его назад, в жаркие волны станции. Ему пришлось сильно наклониться вперед, чтобы преодолеть жуткую, хлещущую по щекам, острую, как бритва, снежную пыль. Он подождал секунду, пока буран чуть-чуть ослабел, и сделал шаг вперед. Дверь тут же захлопнулась с пушечным грохотом. Ледяные порывы сомкнулись вокруг него, завертелись в туманном танце, и Уэлч почувствовал, как вдруг стало холодно, словно на нем не было теплозащитного комбинезона и куртки и он стоял голым на секущем ветру. Что-то холодное коснулось вспотевшей спины, и Уэлч обернулся. Конечно, никого там не было, кроме темного строения станции, но все равно он испугался. На какую-то долю секунды ему показалось, что на самой границе его поля зрения мелькнуло нечто странное, объемное, но, поскольку движение не повторилось, а снег все летел и летел, кружась белым смерчем, Уэлч решил, что это просто воображение сыграло с ним дурную шутку. Очень дурную.
Защитную маску, предохранявшую лицо от обморожения, залепило влажной массой, и Уэлчу пришлось стереть ее рукавицей.
Уэлч чертыхнулся и побрел к метеовышке, размышляя о том, до чего же странное существо человек. С самого рождения, а может, гораздо раньше, в момент зачатия, он вбирает в себя все страхи, которые когда-либо знало человечество. Не отдавая самому себе отчета в том, что они из себя представляют, homo sapiens — заметьте, РАЗУМНЫЙ! — боится так, что зубы лязгают, при этом он не понимает причины страха.
— Например, так, как сейчас он, Уэлч Хиккок. — Любой парень, у которого башка работает хотя бы немного лучше, чем у инфузории, или, скажем, амебы, начинает сходить с ума, паниковать, едва заметит НИЧЕГО. В смысле, заметитьто он ничего не заметит, но тут же нафантазирует такого, что ни в одном романе ужасов не прочтешь. Или нет? Ладно заливать-то! Наверняка, у любого из вас трясутся поджилки, как только вы входите в неосвещенный коридор, даже зная, что в нем никого нет. Что, скажете, мол, старина Уэлч — брехун? Да ладно ребята, дерьмо полоскать. Самим-то себе вы можете признаться в этом честно, если уж у вас не хватает смелости сказать о своих страхах вслух. А? Ну то-то!