Я помню, как украдкой наблюдала за ними, гуляющими за руку, купающимися и хохочущими, и мне становилось невыносимо больно. Я смотрела на Лиссу, на ее ангельский лик, который был настолько совершенен, что я не могла даже вообразить подобное до знакомства с ней. И мне было так плохо... Невольно сравнивая себя и ее, я глядела в зеркало, которое было немногим больше моей ладони, и видела самую обыкновенную, чуть симпатичную девушку, ничего особенного из себя не представляющую. А потом смотрела на Лиссу, и сердце останавливалось.
Я сидела на краю обрыва. Хотелось закурить. Хотелось выпить чего-нибудь очень крепкого, того, что Димитрий часто наливал мне во времена нашего с ним общего прошлого. Хотелось, чтобы он просто был рядом. Слезы текли по щекам. И никто не приходил ко мне. Я осталась одна. Я представляла, как прыгаю с обрыва, думала, что моя жизнь была лишена смысла, но слышала голос внутри себя, который громко и очень настойчиво повторял одно. Ария.
Я встала и на нетвердых ногах поплелась к палатке.
- Все в порядке, Элена?
Я окинула пустым взглядом проходивших мимо знакомых и безразлично кивнула. Мозгами я понимала, что равнодушие Димитрия было для меня благом. Но упрямое сердце отказывалось верить в то, что мой хищник меня забыл.
Влажной пенной губкой я намыливала потный круп лошади, когда почувствовала на себе его свирепый хищный взгляд. С противоположной стороны загона на невысокой бревенчатой изгороди сидел Димитрий. Его глаза скрывали зеркальные очки, поэтому, когда я испуганно посмотрела в сторону хищника, всем, что я смогла увидеть, было мое собственное взволнованное отражение. Зачем он пришел? Что Димитрию нужно? Я не сомневалась, что глядел Бешеный именно на меня, но не могла найти этому непосредственное подтверждение. Не смотря на то, что за моей спиной было несколько человек, занимавшихся заготовкой сена, шестое чувство убеждало: Димитрий наблюдает только за мной.
Внезапно я заметила Романа. Он подошел к Димитрию и сел рядом с ним. Его взгляд встретился с моим, и я испытала очередное жгучее стремление поскорее унести ноги. Хищники о чем-то переговаривались и выглядели при этом очень недружелюбно. Димитрий затягивался сигаретным дымом, и я думала о том, что старожилам лагеря давно следовало наложить запрет на всякого рода токсины.
Когда я вновь украдкой взглянула в сторону изгороди, остался один Роман. Димитрия нигде не было видно. Я представила, что бы почувствовала, окажись он внезапно рядом со мной. То было первобытное животное желание. Но, конечно, хищника рядом не было. Он, вероятно, просто забыл о моем существовании. Я изо всех сил терла лошадь и представляла, каким бы образом наказала Димитрия за все, что он сделал. Но отчего-то перед глазами рождались только сцены эротического характера. И я никак не могла выкинуть из головы этого брутального дикого зверя, который одним своим видом, одной мыслью о себе сводил меня с ума.
Он держался от меня в стороне, не приближался, не давал повода предположить, что мы с ним сколько-нибудь знакомы. Появилась уверенность, что я значила для него невероятно мало, и именно поэтому он даже не здоровался со мной, даже не смотрел в мою сторону. Наверное, думала я, таким образом Димитрий давал понять, что считал меня никем. Он забыл меня так же просто, как когда-то присвоил.
Я сидела на сырой траве и глядела на него и Лиссу. Димитрий нежно обнимал ее изящную, прямо-таки идеальную фигуру, шептал что-то рядом с ее отвратительно-прекрасным лицом. Сложно словами описать ту гамму чувств, которую я испытывала, когда видела их вместе, но все эти эмоции были не добрыми, а наиболее пожирающей изнутри, той, что ввергла в пучину безумства мою душу, стала злоба. Он гладил ее по голове, его пальцы путались в светлых прядях волос, а я вспоминала причину, по которой обрила голову, и всем сердцем ненавидела Димитрия. Интересно, помнил ли он?
... Я лежала на широкой кровати, а хищник сидел на мне. Его руки блуждали по моему обнаженному телу, и дерзкие губы повторяли их греховный путь.
Тогда я уже не питала иллюзий относительно любви Димитрия, я дала себе зарок цинично наслаждаться нашей близостью, все время напоминая себе, с каким чудовищем я делю постель. Его ласки становились более требовательными, взглядом своих черных, как сама бездна, глаз он проникал мне в самую душу, читал мои потаенные мысли и страхи. Он будто бы видел стену, которую я воздвигла вокруг останков нежных чувств к нему, и стремился взять новую высоту.