Хэл отскочил в сторону, уйдя от следующего яростного броска мужчины, и тут же ощутил на щеке дуновение воздуха от пронесшегося рядом лезвия.
За спиной он услышал, как с шорохом выскочила из ножен боцмана абордажная сабля, и оружие скользнуло по палубе в его сторону. Хэл плавно наклонился и подхватил его. Рукоятка совершенно естественно легла в его руку, и он встал в позу обороны, направив острие в глаза напавшего.
При виде грозного оружия Хэла высокий мужчина приостановился, но когда Хэл левой рукой выхватил из-за пояса десятидюймовый кинжал и его острие также направил в сторону напавшего, безумный свет в глазах у того стал холодным и оценивающим. Они кружили по палубе у грот-мачты, их оружие слегка покачивалось, как бы ища возможность удара…
Матросы на палубе бросили все дела — даже те, кто стоял у насосов, — и встали широким кругом возле противников, как будто наблюдали за боем петухов. Их лица горели азартом, они надеялись увидеть пролитую кровь. Зрители кричали и ухали при каждом отбитом выпаде, подбадривали своих фаворитов:
— Отруби ему его здоровенные черные яйца, Хэл!
— Выдери этому петушку все перья из хвоста, Эболи!
Эболи был на пять дюймов выше Хэла, и на его стройном, подтянутом теле не было ни капли жира. Он происходил с восточного побережья Африки, из воинственного племени, высоко ценившегося работорговцами. С его головы были тщательно выщипаны все волоски, и она блестела, как полированный черный мрамор, а щеки украшали ритуальные татуировки и завитки выпуклых шрамов, которые придавали ему пугающий вид. Двигался Эболи на своих длинных мускулистых ногах со специфической грацией, раскачиваясь от талии, как некая огромная черная кобра. На нем красовалась только юбка из поношенного холста, а грудь оставалась обнаженной. Каждая мышца его торса и рук как будто жила своей собственной жизнью, словно под намасленной кожей скользили и извивались змеи.
Он внезапно сделал выпад, и Хэл с отчаянным усилием подставил под удар саблю, но почти в то же мгновение Эболи изменил направление, снова нацелившись в голову Хэла. И в этом ударе была такая сила, что Хэл понял: ему не блокировать его одной лишь абордажной саблей. Он выбросил вперед оба клинка, скрестив их, и остановил нападение прямо над своей головой. Сталь зазвенела, ударившись о сталь, и зрители взвыли, восторгаясь искусством и красотой схватки.
Но в пылу атак Хэл уступал в темпе, а Эболи снова и снова наседал на него, не давая передышки, пользуясь более высоким ростом и превосходящей силой, чтобы противостоять природной ловкости юноши.
На лице Хэла отразилось отчаяние. Он уже отступал, готовый сдаться, его движения потеряли скоординированность: он устал, а страх притуплял его реакцию. Жестокие зрители ополчились на него, требуя крови, подбадривая неумолимого противника Хэла:
— Поставь метку на его хорошенькое личико, Эболи!
— Покажи нам его кишки!
Пот залил щеки Хэла, его лицо исказилось, когда Эболи прижал его к мачте. Хэл вдруг показался намного моложе, он едва не плакал, его губы дрожали от ужаса и измождения. Он уже не пытался контратаковать. Он просто защищался. Он бился за свою жизнь.
А Эболи нападал снова и снова, то метя в туловище Хэла, то меняя угол и целясь в ноги. Хэл находился уже на пределе сил, он мог лишь отбивать каждый очередной удар.
Потом Эболи снова сменил тактику: он сделал низкий обманный выпад в сторону левого бедра Хэла и тут же перенес вес на другую ногу и выбросил вперед длинную правую руку. Сверкающее лезвие проскочило сквозь защиту Хэла, и зрители взревели, увидев наконец кровь, которой жаждали.
Хэл отскочил в сторону от мачты и на мгновение замер на солнечном свете, ослепленный собственным потом. Кровь медленно капала на его куртку, но она текла из маленькой ранки, нанесенной с искусством хирурга.
— Если будешь драться как женщина, будешь каждый раз получать по шраму! — рявкнул Эболи.
С выражением усталого недоверия Хэл поднял левую руку, в которой все так же держал кинжал, и тыльной стороной кулака отер, но крови было, пожалуй, много для такой раны.
Зрители радостно ржали.
— Ну, зубы сатаны! — хохотал один из рулевых. — У этого симпатяги крови явно больше, чем храбрости!
И от этой насмешки внутри Хэла что-то переломилось. Он опустил кинжал и выставил его в положение обороны, не обращая внимания на кровь, все еще стекавшую с его подбородка. Его лицо ничего не выражало, как лицо какой-нибудь статуи, а сжатые губы побледнели до белизны. Из глубины его горла вырвался низкий рык, и Хэл бросился на негра.