«Тем лучше», — подумал Мандо.
Старик смазал рану одному ему известным снадобьем и наложил новую повязку. Затем они снова сели, и Мандо продолжил свой рассказ. В заключение он вытащил сундучок.
— Вот, дядюшка, богатства Симоуна.
Тата Матьяс раскрыл рот от изумления.
— Наконец-то! — вскричал он и крепко обнял Мандо.
Старик неотрывно следил за руками Мандо, пока тот развязывал веревку и снимал крышку. Возглас удивления вырвался из его уст; Мандо и тот оцепенел от восторга, хотя видел сокровища уже второй раз. Старик, казалось, так и не мог поверить, что все это свершается наяву.
Мандо медленно расстелил циновку и выложил на нее драгоценности из первой ячейки. Тата Матьяс взял в руин несколько украшений и стал внимательно разглядывать, повторяя при этом слова Симоуна:
— Здесь у меня, как в сумке лекаря, жизнь и смерть, яд и противоядие; этой горсткой камней я могу утопить в море слез всех обитателей Филиппин!
— А можно так употребить эти богатства, что они облегчат их участь, — возразил Мандо.
— Правильно, — согласился Тата Матьяс. — Именно на это и стоит их потратить. Самое важное — та цель, которой эти богатства могут послужить…
Тата Матьяс взял в руки изумительное колье, подобного которому ему не приходилось видеть за свою долгую жизнь. Оно было в форме полумесяца, каждое звено его состояло из фигурок божков, нанизанных на золотую цепочку, фигурки отливали зеленовато-голубым цветом. Посредине была укреплена вырезанная из большого драгоценного камня голова грифа, заключенная в рамку в форме распростертых крыльев из яшмы.
— Сколько же это теперь может стоить? — поинтересовался Мандо.
— Этого никто не знает. Наверное, даже во времена Симоуна никто не мог определить его настоящую стоимость. Небось только правительства самых богатых стран в состоянии приобрести такую дорогую вещь для музея.
Глаза у Мандо расширились.
— Взгляни на эти серьги. Какая красота!
Старик взял обе серьги и стал пристально их разглядывать.
Потом он вынул массивное золотое кольцо с печаткой и примерил его на указательный и средний пальцы.
— Видно, его носил какой-нибудь гигант, — предположил Тата Матьяс. — Может быть, оно принадлежало когда-то диктатору Сулле[34], и он скреплял им смертные приговоры своим бесчисленным жертвам.
Мандо зачерпнул пригоршню драгоценных камней и рассыпал их по циновке. И сразу засверкали мириады звезд, словно торопясь излить свой яркий блеск, так долго таившийся на дне океана. Бриллианты, изумруды из Перу, рубины из Индии, сапфиры с Цейлона, бирюза из Персии, жемчуга всевозможной формы и разных оттенков из дальневосточных морей…
— Эти бриллианты и все эти камни, — продолжал Тата Матьяс, — прежде служили подарками королеве и украшали святую деву во время религиозных процессий.
— Вот досмотрите, — Мандо подбросил на ладони три бриллианта, небольших, но очень изящных и тщательно обработанных.
— Это за них, вероятно, Бирей предлагал Симоуну в Индии двенадцать тысяч фунтов стерлингов, — вслух рассуждал Тата Матьяс. — Теперь они, наверное, стоят все сто тысяч песо.
Мандо отобрал два великолепных бриллианта, похожих на вишни, и показал старику. Тот пришел в неописуемый восторг.
— Да это черные алмазы! — воскликнул старик. — Какие большие, какие крепкие! Им нету равных, они стоят бешеных денег.
Потом, порывшись в камнях, Тата Матьяс отыскал розовый бриллиант и другой, с золотисто-зеленоватым отливом, больше похожий на изумруд.
— А за этого жука богатый китаец Кирога предлагал ему шесть тысяч песо. По Симоун не согласился, потому что посчитал цену слишком низкой. Китаец хотел подарить его одной белой женщине — полуиспанке-полуаигличанке, которая, как говорили, была подругой самого начальника полиции, капитан-генерала.
Внезапно в груде драгоценностей внимание Тата Матьяса привлек изумительный золотой медальон тонкой работы. Он был усыпан бриллиантами и изумрудами. На одной его стороне была выгравирована рыбачья лодка апостола Петра, в которой, по преданию, он возил Иисуса.
— Вот этот медальон принадлежал Марии-Кларе, — сказал Тата Матьяс, помедлив немного. — Его подарил ей капитан Тьяго, ее отец, во время какого-то праздника в Сан-Диего. Однако Мария-Клара в тот же день отдала его прокаженному нищему, но тому он не пригодился: больной нуждался в еде и лекарствах. Он даже не мог его продать, потому что все, к чему прикасался прокаженный, внушало окружающим отвращение и ужас, — рассказывал старик.
34
Сулла (Силла) Луций Корнелий (138–78 гг. до н. э.) — римский военачальник, победитель понтийского царя Митридата; известен своей жестокостью.