А работа его заключалась в том, что нужно было сочинить и выучить наизусть речь, которую он должен сказать на проводах господина директора. Господина директора народной школы перевели на другую должность, в другой город; вот товарищи его да приятели и сговорились устроить ему прощальный вечер. Мицько же вызвался произнести там речь.
Он был молод, и ему льстило, что станет он в присутствии всех посреди комнаты и во всеуслышание произнесет речь. Он представлял себе, как все будут смотреть на него и все будут хвалить его.
Но не так оно вышло, как хотелось: эта речь осточертела Мицьку еще тогда, когда он ее сочинял, так как, что бы он ни придумывал, все выходило нескладно. Он злился и готов был побить себя, причем немало проклятий пришлось и на долю директора.
— А чорт бы его побрал, этого директора, как я из-за него мучаюсь! На улице так хорошо, а ты тут бейся над какою-то речью, вместо того чтобы пойти погулять. И чорт же меня дернул вызваться произнести речь этому старому мешку! Потом еще надо мной будут смеяться, что не умею даже толком склеить нескольких слов!
Так мучился Мицько не день и не два. А когда, наконец, сочинил эту речь, то прочитал ее в кругу знакомых. Однако чиновник Болотневич побранил его за это.
— Не хвались перед каждым встречным своим ребяческим сочинением. Мы ведь договорились подготовить прощальный вечер тайком, чтобы сделать директору сюрприз, а ты начнешь трепаться, и директор узнает раньше времени.
Обидно стало Мицьку, что Болотневич назвал его речь ребяческим сочинением. Но утешился тем, что эта речь выигрывает тогда, когда ее произносишь, а не тогда, когда ее читаешь. Поэтому стал он дома перед зеркалом, приосанился, выпрямился, положил правую руку на грудь, закатил глаза и начал громко, чуть не крича:
— Весь город — наши дети, наши матери и наши жены — чувствует величайшую благодарность к вам, господин директор! Когда вы будете покидать наш город, вдогонку вам потекут ручьи наших слез. Но где бы вы ни были, память о вас останется в наших сердцах. Пусть же господь всевышний по благоволению своему сохранит вас на благо общества многие и многие лета!
Насладился Мицько этой речью и пошел хвастаться перед своей хозяйкой, госпожой Антоновой. У него была одна слабость — не умел держать язык за зубами: что ни услышит, то разболтает первому же встречному, хоть и клянется, что никому не скажет. Поэтому весь город тотчас же узнавал о том, что Мицьку сказано было по секрету.
— Слушайте, пани Антонова, — сказал Мицько хозяйке, — какую речь мне надо будет произнести. Станьте вот тут: вы будто бы директор, а я к вам обращаюсь с прощальным словом.
Хозяйка из любопытства исполнила его желание. Подняла с кресла свое пышное тело и стала посреди комнаты. А Мицько опять положил правую руку на грудь, закатил глаза и начал, чуть ли не крича:
— Весь город — наши дети, наши матери и наши жены…
Прокричал Мицько всю свою речь до конца, а хозяйка кивала седою головою, улыбалась, и солидное, пышное ее тело сотрясалось; по окончании же так сказала Мицьку:
— Если бы только вы слышали (но вас тогда здесь еще не было), если б вы только слышали, с какой речью обратился мой покойный муж к Травчуку, когда его выбрали бургомистром! Такую речь мало кто слышал! Когда покойный муж говорил, он несколько раз стучал кулаком по столу, да еще и ногою притопывал. Не всякий так сумеет!
— Ну, как вам понравилась моя речь, пани Антонова?
— Очень красивая!
— Правда? — обрадовался Мицько. — А Болотневич в пух разнес эту речь!
Хозяйка будто обиделась.
— Что вы слушаете Болотневича? Ведь он дурак! Просто плут! Он у меня столовался два месяца и задолжал мне три кроны. Но, ей-богу, я подам на него в суд!
— Только никому, пани Антонова, ни звука о проводах директора, потому что это — секрет!
Хозяйка приняла обиженный вид.
— Ну, уж такое скажете? Да у меня так: если услышу — не скажу никому, хоть жги меня на костре! Разве вы меня не знаете?
Как же Мицьку не знать своей хозяйки! Он знал, что она не утерпит и сейчас же побежит по городу рассказывать знакомым все, что услышала. Знал это Мицько очень хорошо, а все-таки не мог удержаться и продолжал:
— Прощальный вечер состоится через неделю. Будет водка, закуска, ужин и бочка пива. Болотневич разучил с хором новое «многолетие», а с речью к директору обратятся маленькая дочка священника и я.
Хозяйка сейчас же пошла разносить секрет. Да и Мицько сделал то же самое. Потому что в городках нашего края очень скучно. Пусть скажет кто-нибудь по совести, что делать чиновникам, учителям и их хозяйкам? Со службы — домой, из дому — на службу, и все одно и то же, одно и то же. И так день за днем — всю жизнь! Хорошо, если случится что-нибудь такое, о чем можно рассказать другому. Это сближает людей и заставляет их вспомнить, что и они — люди.