— Тешься, — говорю, — сынок, пока мал, потому что как вырастешь, то будешь одеваться так же, как и я.
А глупая баба опять свое.
— Я бы, — говорит, — не позволила так поганить свое дитя!
А я ей, может в сотый раз, объясняю:
— Цыц, ты, глупая! Я не враг своему дитятку, не хочу его клеймить, чтоб костей моих после не проклинал, что по моей вине не смог высвободиться из мужицкого ярма. Не бойся! На век нашего Петруся хватит народной одежи!
Те же, которые ее так сильно любят и боятся, что она исчезнет, пускай носят ее сами. Просим! Если уж разделится это клеймо на всех нас, то оно перестанет уже быть признаком несчастного мужичества. Вот тогда и я вернусь к ней.
1911–1914