Выбрать главу

Но они и сами не зевают. Эти их крючочки-трубочки совсем, оказывается, не киношно-устрашательные, есть у них другое назначение, практическое. Вычислив, где примерно находится «гуманоид, превышающий определенные размеры», беспредельники выстреливают крючочками в его сторону, а потом втягивают их обратно под капот. Скрежет металла по камню пробирает до костей.

Первые попытки кусней успехом не увенчались, но каждый раз они запускают крючки всё ближе к цели. Ты с досадой глядишь на соперника и думаешь, что теперь бы ему самая пора перейти к активным действиям, если не хочет сдохнуть ни за понюшку табаку. Неужели он не понимает, что отлеживаться дальше без толку?! Болван!

…Но ты не кричишь ему, не подсказываешь. Миль, конечно, утверждал, что со слухом у этих тварей не сложилось — ну а вдруг все-таки ошибался?

Да и не нужно — бэтменовский раб сам сообразил, что к чему. Вон, вскочил, стряхнул с себя крючки, метнулся вспугнутым зайцем прочь с платформы. Но не к другой такой же и не к барьеру (всё равно не преодолеть!), нет, он, как и ты, хорошо усвоил еще одно правило.

«Лучшая защита — нападение!»

Внешне кусни похожи на привычные тебе джипы: машина о четырех колесах, сидения, дверцы… разве что вместо руля панель с клавишами и рычагами. И главное — у беспредельников нет ни крыши, ни тентов.

Этим бэтменовский раб и воспользовался: запрыгнул сверху в одного из кусней, по-паучьи перебирая руками-ногами залез на водительское сидение, где панель и рычаги с клавишами…

Дальше-то что?

Все три механические твари несколько мгновений стоят неподвижно, только тарахтят моторами. Ты лениво размышляешь, как кусни могут между собой общаться: если, например, у них есть встроенные радиоприемники…

Раб тем временем отчаянно сражается с рычагами и клавишами «осёдланного» беспредельника. Кажется, впустую — никаких видимых результатов. Кусни по-прежнему тарахтят моторами, едкий сизый дым щиплет тебе глаза и мешает видеть. Ты, стараясь двигаться как можно плавнее и медленнее, тянешься рукой, чтобы протереть их…

И пропускаешь то мгновение, когда два беспредельника бросаются на третьего, «оседланного» твоим конкурентом.

В клубах поднятой пыли, в дыму мало что видно — воспринимаешь случившееся больше на слух: заходящиеся в кашле моторы, гулкие скрежещущие удары металла о металл… чей-то приглушенный вскрик — не с трибун, нет, трибуны-то как раз молчат…

Всё, спекся твой соперничек. Вон валяется разломанным манекеном. Рядом — два беспредельника, «поцеловавшиеся» друг с другом. Метили явно в оседланного: увидели фигуру «гуманоида подходящих размеров» и атаковали, — но третий шестеренками в мозгах своих электронных пошевелил и дотумкал, что к чему. Успел в самый последний момент сдать назад, только правое крыло ему задели, а сами теперь выбыли из игры. Ну, хоть так, всё ж легче с одним, а не с тремя

Легче ли?

Ты, по правде сказать, тоже рассчитывал какой-нибудь этакий трюк провернуть со стравливанием кусней между собой, а единственного оставшегося — с кем стравливать?

Или, может, отлежишься, не заметит?

…Уже заметил, развернулся «мордой» в твою сторону.

Финита, раб Безум, твой выход.

Ты спрыгиваешь на горячий песок арены и бежишь что есть духу к двум «издохшим» кусням. Пар из их взломанных капотов навевает мысли о кусневых душах, отлетающих в свой механический рай. Всегда так: неподходящие мысли в неподходящее время.

Успеваешь запрыгнуть в одного из беспредельников; тот, что остался жив, цепляет краем крыла «дохлого», но вовремя разворачивается. Ну да, дважды на одну и ту же уловку не покупается.

Ладно. Ты и не рассчитывал.

Он делает широкий круг и подъезжает к корпусу мертвого собрата с другой стороны, уже разевая пасть капота и шевеля захватами: крючки, стальные конусы, тонкое ланцетоподобное острие… Своего не упустит!

«Хрен те, кусень, я не твой!» — бормочешь, выжидая, пока он подкатится поближе. Всё нутро переворачивается от страха, но внешне ты спокоен и неподвижен.

Подъезжает. Широкая, вся в царапинах и мелких пробоинах «морда» напоминает броню бывавшего в переделках допотопного танка. В распахнутом капоте что-то влажно блестит, похожее на громадный язык. Змеятся во все стороны проводки-захваты.

«Рано», — мысленно шепчешь себе.

Еще рано.

Вот, сейчас!

Хватаешь за два или три выпущенных беспредельником «щупальца» и быстро, пока он не втянул, обматываешь вокруг железного поручня за спинкой сидения «дохлого» кусня. Потом завязываешь узлом.

И едва успеваешь вцепиться за само сидение, чтобы не выпасть! Плененный беспредельник резко сдает назад, волоча за собой «дохлого» собрата. Перепуганно и хаотично он выпускает из-под капота еще горсть захватов, и ты, хищно оскалясь, снова привязываешь их к «дохляку».

Беспредельник пятится, надсадно ревя мотором, и тащит за собой корпус другого джипа, причем колеса последнего мешают, ведь ты привязал кусня мордой к левой дверце. Теперь — или оборвет «щупальца», или так и будет волочить за собой этот металлолом, пока не выдохнется. Только тебе надеяться на последнее без толку: как знать, сколько он способен выжить без подпитки извне?

Лихорадочно осматриваешь арену — сам еще не знаешь, в поисках чего.

…отвалившаяся, покореженная дверца от третьего беспредельника? Пожалуй, подойдет.

Преодолев собственный страх, выпрыгиваешь наружу, черпая песок дырявыми носками ботинок, спешишь к цели. Позади неистовствует плененный беспредельник.

Пыль; жара; вонь от выпавших внутренностей бэтменовского раба и смрад бензина. Могильная тишина на трибунах.

На бегу задираешь голову и смотришь в бесстрастные лица этих.

«Я научу вас…» Не успеваешь додумать, спотыкаешься, падаешь на четвереньки. Сбившееся дыхание трепыхается в горле рыбой, выброшенной на берег.

Позади — резкое банг! банг!! банг!!!

И яростный вой мотора, когда освободившийся кусень отъезжает подальше от «дохляка» и разворачивается — в твою сторону!

«Интересно, а было ему больно, когда обрывал себе „щупальца“?»

Встаешь, поднимаешь и держишь наперевес оторванную дверцу. Давид и Голиаф: шанс всего один, мальчик.

А руки, мать их, дрожат!

Ну, скотина, распахни свой капот пошире!

Н-на!..

Он хватает дверцу на лету, как верный пес — палку, брошенную хозяином, — и спешит к тебе. Видимо, чтобы вернуть.

…даже не пытаешься убежать. Сил нет.

Оседаешь на раскаленный песок.

Смотришь, как надвигается, скрежеща рессорами, груда металла.

Проезжает совсем рядом, острым краем подножки чиркает тебя по плечу, отбрасывает вбок. Боли не чувствуешь.

«Сейчас развернется… Сейчас…»

Не разворачивается.

Поворачиваешься сам, ощерясь, будто загнанная в угол крыса.

«…сдох-таки!» — Из-под вздыбленного капота валит белый, обжигающий пар. — «Все-таки сдох! Все-таки…»

Трибуны молчат. Потом Шаманка делает какой-то знак (тебе отсюда плохо видно), на арену выбегают амерзонки, много амерзонок; они молча и деловито набрасывают на кусней тросы с крюками («зажимы! — смеешься ты. — У них тоже есть зажимы!..»), а набросив, уволакивают «дохлых» беспредельников обратно в стадионное чрево. То же проделывают и с рабом бэтменов: его изуродованное тело укладывают на носилки и уносят прочь. Остаешься ты и арена, песок которой, кажется, въелся в твою кожу на всю жизнь.

Голос — громовой, механический, бесстрастно-торжественный — заявляет, что «победило племя сантаклаусов!!!». И можно, мол, забирать приз, символ власти Президента всея Земли. Вон, стоит на платформе, у раба за спиной. У тебя, то есть.

Ты из ленивого интереса оборачиваешься поглядеть — и не веришь своим глазам. На упомянутой платформе — чемоданчик: обычный такой, ничем не примечательный. Если бы только не надпись, идущая по кругу около каждой из двух защелок. Ну и еще флаг на крышке нарисован знакомый.