Стрэнд восхищался одержимостью дочери, но в том, что касается компьютеров, оставался при своем мнении. Дочери было мало считаться просто хорошенькой девушкой, и он радовался этому. Когда Элеонор поступила в колледж, то летом, на каникулах, подрабатывала и еще давала уроки — чтобы оплатить свое образование. И вот теперь живет в маленькой квартирке отдельно от родителей. В день получения диплома девушка объявила, что не желает больше жить с родителями и делить спальню с младшей сестрой. Стрэнд опечалился, однако ни он, ни Лесли не возражали. Они говорили друг другу, что Элеонор — дельная и разумная девушка, что она вполне способна о себе позаботиться. И что покидать родительское гнездо — явление вполне нормальное для молодых людей, твердо знающих, чего они хотят в этой жизни. Сама же Элеонор заявила: «Я ведь не в Лапландию или Перу переезжаю. Буду жить совсем рядом, через парк, и если что случится, подниму такой визг, что на другом конце города будет слышно». Визжать ей, слава Богу, пока не приходилось. Вскоре она устроилась на работу и сообщила отцу, какая у нее будет зарплата. Стрэнд поздравил ее, правда, не без оттенка горечи, поскольку девчонка, едва успевшая окончить колледж, получала больше, чем он, проработавший в системе среднего образования двадцать семь лет.
— Этим летом мне дали отпуск на целых три недели, — похвасталась Элеонор и, вооружившись штопором, начала открывать одну из двух бутылок кьянти, стоявших на буфете. — Две недели оплачиваются, одна за свой счет. И я хотела бы поехать в какое-нибудь новое, интересное место. Что посоветуешь, пап?
— Гм… — Стрэнд задумчиво потрогал мочку уха. — Ну, все зависит… Ты едешь одна?
Пробка с хлопком вылетела из бутылки, Элеонор поставила вино на стол. Потом подняла глаза на отца и ответила коротко и определенно:
— Нет.
— С молодым человеком, надо полагать…
— Надо полагать, — улыбнулась она.
— Ну а он-то куда хочет?
— Сам толком не знает. Но вообще начал молоть нечто на тему того, что здорово было бы отправиться на греческий остров, лежать на солнышке, плавать и загорать.
— Что ж, звучит совсем неплохо, — заметил Стрэнд.
— Он обещает, что на этом острове не будет никаких компьютеров. Даже пишущей машинки не будет. И уверяет, что потом я примусь за работу с утроенной энергией. — Элеонор взяла маленький букетик цветов, который принесла с собой, и поставила в вазочку в центре стола. — Просто он бывал там раньше. С другой дамой.
— Он сам тебе это сказал? — искренне изумился Стрэнд.
— Он вообще мне все рассказывает, — ответила дочь. — Он из таких.
— Другие времена… — растерянно пробормотал Стрэнд. — Совсем другие. В мое время… — Тут он спохватился и умолк. — Да ладно. Это не важно, как и что там было в мое время. А ты ему тоже все рассказываешь?
— Все, но избирательно, — рассмеялась Элеонор.
— Почему бы не пригласить его к нам как-нибудь вечером?
— Он не очень уверенно чувствует себя в семейной обстановке — так, во всяком случае, говорит. И вообще я пока не знаю, стоит ли… Пока. А там посмотрим. Посмотрим, как он пройдет трехнедельное испытание. Вполне возможно, что после этого мне придется расщепить его на атомы.
— Ладно, — сказал Стрэнд. — Пришлешь мне открытку. Я бы и сам с удовольствием съездил на какой-нибудь остров в Грецию. И не на какие-то там три недели. Может, когда выйду на пенсию…
Элеонор подошла к отцу, обняла за шею и озабоченно взглянула ему прямо в глаза. Она была ниже ростом и стройнее Кэролайн и унаследовала от матери аккуратный прямой носик и темно-синие глаза.
— Ужасно несправедливо, верно? — пробормотала девушка. — Проработав всего два года, я могу сорваться и махнуть в Грецию, а вы…
Стрэнд нежно похлопал ее по спине.
— Мы вовсе не страдаем, детка. Мы выбрали семью. А ты пока не обзавелась семьей…
— Аллилуйя! — шутливо заключила Элеонор.
Вошла Лесли, на ходу снимая фартук.
— Обед почти готов, — сказала она. — Миссис Кертис рвется подавать на стол.
Миссис Кертис была женой Александра и помогала по хозяйству три раза в неделю.
— Все в сборе? — спросила Лесли.
— Кэролайн еще не пришла, — ответила Элеонор и отошла от отца.
— Странно, — заметила Лесли. — Уже минут пятнадцать как стемнело. Не могут же они играть в теннис в темноте! И потом она знает, когда мы садимся за стол.