— На двери есть крючок, — сказал я.
— Где? — спросила Хедвиг.
— Здесь, — ответил я, постучав по двери с наружной стороны, повыше дверной ручки; на несколько секунд левая рука и лицо Хедвиг скрылись в темноте за дверью. Потом яркий свет с улицы осветил Хедвиг, и я начал внимательно разглядывать ее; я знал, как ей было страшно, ведь я разглядывал ее, словно картину, но она выдержала мой взгляд, только слегка опустила нижнюю губу; она смотрела на меня так же внимательно, как я на нее, и я почувствовал, что мой страх пропал. Я снова ощутил боль оттого, что ее лицо так глубоко проникало в меня.
— Тогда, — проговорил я, — вы были блондинкой.
— Когда это? — спросила она.
— Семь лет назад, незадолго до того, как я уехал из дома.
— Да, — сказала она, улыбаясь, — тогда я была белокурой и малокровной.
— Сегодня утром я искал белокурую девушку, — сказал я, — а вы все это время сидели позади меня на чемодане.
— Не так уж долго, — возразила она, — я уселась как раз перед тем, как вы подошли. Я вас сразу узнала, но не хотела заговаривать первой. — Она опять улыбнулась.
— Почему? — спросил я.
— Потому, что у вас было такое сердитое лицо, и потому, что вы показались мне очень взрослым и важным, а я боюсь важных людей.
— Что вы подумали? — спросил я.
— Да ничего, — сказала она, — я подумала: так вот, значит, какой он, этот молодой Фендрих; на карточке у вашего отца вы выглядите гораздо моложе. О вас нехорошо говорят. Кто-то рассказывал мне, что вы совершили кражу.
Она покраснела, и я ясно увидел, что теперь она совсем не малокровная: лицо у нее стало таким пунцовым, что мне было невыносимо смотреть на нее.
— Не надо, — проговорил я тихо, — не надо краснеть. Я действительно украл, но это было шесть лет назад, и я… я бы сделал это снова. Кто вам об этом рассказал?
— Мой брат, — ответила она, — а он совсем не плохой парень.
— Да, он совсем не плохой парень, — повторил я, — и когда я ушел от вас, вы думали о том, что я совершил кражу.
— Да, — сказала она, — я думала об этом, но недолго.
— А все же сколько? — спросил я.
— Не знаю, — ответила она, улыбаясь, — я думала еще о других вещах. Мне хотелось есть, но я боялась сойти вниз, потому что знала — вы стоите у двери.
Я вытащил булочку из кармана пиджака; улыбнувшись, она взяла ее, быстро разломила пополам, и я увидел, как ее большой палец, белый и крепкий, глубоко вошел в мякиш, как в подушку. Она съела кусочек булки, но, прежде чем она успела откусить еще один, я проговорил:
— Вы не знаете, кто рассказал вашему брату о моей краже?
— Вам это очень важно знать?
— Да, — проговорил я, — очень важно.
— Должно быть, люди, которых вы… — она покраснела, — у которых это произошло. Брат сказал мне: «Я знаю об этом из первых уст». — Она съела второй кусочек хлеба и, глядя в сторону, тихо прибавила: — Мне жаль, что я вас прогнала тогда, но я испугалась. И в тот момент я вовсе не думала об истории, которую мне рассказывал брат.
— Мне даже хочется, — сказал я, — чтобы та кража была настоящей, но самое скверное заключается в том, что это я просто по-дурацки вел себя. Тогда я был еще слишком молод, слишком робок, теперь у меня получилось бы лучше.
— Вы ни капельки не раскаиваетесь? Да? — спросила она, кладя себе в рот еще кусочек хлеба.
— Нет, — сказал я, — ни капельки; только после того, как это обнаружилось, получилась некрасивая история, и я не мог защищаться. Они меня простили, а. знаете ли вы, как это приятно, когда вам прощают что-нибудь, в чем вы вовсе не чувствуете себя виноватым?
— Нет, — сказала она, — не знаю, но могу себе представить, как это скверно. Нет ли у вас, — спросила она, улыбаясь, — нет ли у вас случайно еще хлеба в кармане? А что вы, собственно, с ним делаете? Кормите птиц, или, может быть, вы боитесь голода?
— Я постоянно боюсь голода, — ответил я. — Хотите еще хлеба?
— Да, — сказала она.
— Пойдемте, — предложил я, — я куплю вам.
— Можно подумать, что ты находишься в пустыне, — сказала она, — уже семь часов, как я не держала во рту ни крошки.
— Пойдемте, — повторил я.
Она умолкла и перестала улыбаться.
— Я пойду с вами, — проговорила она медленно, — если вы дадите слово, что никогда больше не войдете ко мне в комнату так неожиданно и с такой массой цветов.
— Обещаю вам это, — сказал я.
Она нагнулась за дверью и отбросила кверху крючок, и я услышал, как крючок ударился о стенку.
— Это недалеко, — сказал я, — сразу за углами, пойдемте.
Но она по-прежнему стояла, придерживая спиной закрывающуюся дверь, и ждала, пока я не пройду вперед. Я пошел немного впереди нее, время от времени оборачиваясь, и только теперь я заметил, что она захватила с собой сумочку. На этот раз в кафе за стойкой стоял мужчина, нарезавший большим ножом свежий яблочный пирог; коричневая решетка из теста на зеленом яблочном джеме была совсем мягкой, и, боясь повредить ее, мужчина осторожно вонзал нож в пирог. Мы молча стояли рядышком около стойки и наблюдали за его движениями.