Музыка недели после Троицы звучала чудесно, хотя атмосфера была, по мнению Вернона, слишком радмаагеровской. Она подготавливала эффект финальной сцены. Усталый Пер засыпает, положив голову на колени Сольвейг, которая сидит в середине сцены с посеребренными сединой волосами и в голубой накидке Мадонны; ее голова вырисовывается силуэтом на фоне восходящего солнца.
Дуэт Сольвейг и Пуговичника прозвучал великолепно. Голос Чаваранова, знаменитого русского баса, становился все глубже, а серебристое пение Джейн устремлялось ввысь, к последней ноте – самой высокой и чистой…
Вернон, по-мальчишески ощущая себя важной персоной, отправился за кулисы. Опера имела потрясающий успех. Аплодисменты были долгими и восторженными. Он застал Радмаагера пожимающим руку Джейн и целующим ее с пылом истинного – художника.
– Вы ангел! Вы настоящая артистка! – Радмаагер разразился потоком слов на родном языке, потом вновь перешел на английский. – Я вознагражу вас, малютка! Мне известно, как это сделать. Я уговорю Себастьяна, и мы вместе…
– Тише! – прервала его Джейн.
Вернон робко шагнул вперед и смущенно произнес:
– Это было великолепно!
Он стиснул руку Джейн, и она с признательностью ему улыбнулась:
– А где Себастьян? Разве он не здесь?
Себастьяна нигде не было видно. Вернон вызвался отправиться на поиски и привести его на ужин, добавив, что догадывается, где он может быть. Джейн еще не слышала новостей о Джо, и Вернон считал этот момент неподходящим для подобного сообщения.
Он поехал на такси в дом Себастьяна, но не нашел его там. Ему пришло в голову, что Себастьян все еще у него в квартире, где они расстались перед спектаклем. Вернон отправился туда, чувствуя радостное возбуждение. Сейчас даже Джо ничего для него не значила. Он внезапно проникся ощущением, что его опера хороша и будет иметь успех и что у них с Нелл все наладится. Она сегодня так крепко его обнимала, словно не хотела отпускать… Да, он уверен, что все будет хорошо.
Вернон бегом поднялся к себе. В квартире было темно – значит, Себастьян уже ушел. Он включил свет и огляделся. На столе лежало письмо с его адресом, и он сразу узнал почерк Нелл. Вернон вскрыл конверт…
Долгое время он не мог сдвинуться с места – наконец аккуратно придвинул стул к столу, поставив его под прямым углом, словно это было очень важно, сел и прочитал записку в десятый или одиннадцатый раз:
«Дорогой Вернон! Пожалуйста, прости меня. Я выхожу замуж за Джорджа Четвинда. Я не люблю его так, как люблю тебя, но с ним я буду в безопасности. Еще раз прости.
Твоя Нелл».
– «С ним я буду в безопасности», – вслух произнес Вернон. – Что она имела в виду? Даже обидно – как будто она не была бы в безопасности со мной…
Шли минуты, часы, а он все еще сидел за столом, будучи не в состоянии шевелиться и даже думать… Только однажды в голове у него мелькнула мысль: «Теперь я понимаю, что почувствовал Себастьян…»
Вернон услышал шорох в дверях, но даже не обернулся. Он увидел Джейн, только когда она обошла вокруг стола и опустилась на колени рядом с ним.
– Вернон, дорогой, что с тобой? Я поняла – что-то случилось, когда ты не явился на ужин.
Чисто машинально он протянул ей записку. Джейн прочитала ее и положила на стол.
– Нелл не должна была писать это, – унылым озадаченным тоном сказал Вернон. – Со мной она была бы в безопасности…
– О, Вернон…
Руки Джейн обвились вокруг него. Внезапно Вернон прижался к ней, как испуганный ребенок к матери. Из горла у него вырвалось рыдание. Он зарылся лицом в ее сверкающую белизной шею.
– Джейн…
Она гладила его волосы.
– Останься со мной… – бормотал Вернон. – Не покидай меня…
– Я не уйду. Все будет в порядке.
Ее голос был по-матерински нежным. Вернону показалось, будто внутри у него прорвалась плотина. Перед глазами кружились видения – его отец, целующий Уинни в Эбботс-Пуиссантс… статуя в Южном Кенсингтоне… прекрасное тело Джейн…
– Останься со мной… – хрипло повторил он.
Джейн коснулась губами его лба:
– Конечно, останусь, дорогой.
Как мать с ребенком!
Вернон внезапно высвободился из ее объятий:
– Нет, не так. Вот так.
Его губы жадно и яростно впились в рот Джейн, рука ощутила округлость ее груди. Теперь он понимал, что всегда хотел ее – хотел ее прекрасное грациозное тело, которое так хорошо знал Борис Андров.