Нелл выглядела встревоженной.
– Как ты думаешь, Себастьян, что с ним случится?
– Возможно, ничего. Больше всего я бы хотел, чтобы его легко ранили и чтобы он вернулся туда, где с ним будут нянчиться.
– Как бы я этого хотела!
– Бедная старушка Нелл! Вам обоим приходится нелегко. Хорошо, что у меня нет жены.
– А если бы у тебя была жена, ты бы хотел, чтобы она работала в госпитале, или предпочел, чтобы она ничего не делала?
– Каждый должен работать рано или поздно. По-моему, лучше начинать как можно скорее.
– Вернону не нравится, что я этим занимаюсь.
– Это опять-таки его страусиная натура плюс реакционный дух, который он унаследовал и от которого никогда полностью не избавится. Рано или поздно ему придется столкнуться с фактом, что женщины работают, но он не признает этого до последнего момента.
Нелл вздохнула:
– Как все сложно!
– Еще бы. А я только сильнее тебя расстроил. Поверь, я очень люблю Вернона – он мой единственный настоящий друг. Я надеялся, что если поделюсь с тобой своими мыслями, ты убедишь его… ну, не притворяться – хотя бы перед тобой. Но возможно, с тобой он более откровенен?
Нелл покачала головой:
– Вернон только отпускает шутки насчет войны.
Себастьян присвистнул.
– Ну, тогда постарайся вытянуть из него все в следующий раз.
– Тебе не кажется, что ему было бы легче откровенно говорить с Джейн? – неожиданно спросила Нелл.
– С Джейн? – Себастьян выглядел смущенным. – Не знаю. Может быть. Смотря по обстоятельствам.
– Значит, тебе так кажется! Почему? В ней больше сочувствия?
– Господи, конечно нет! Джейн не столько сочувствует, сколько провоцирует. С ней ты раздражаешься и начинаешь говорить правду. Она заставляет оценить самого себя со всеми недостатками. Никто лучше Джейн не умеет сбрасывать с неба на землю.
– По-твоему, она обладает сильным влиянием на Вернона?
– Я бы так не сказал. Да и в любом случае это не важно. Джейн работает в Сербии – отплыла туда две недели назад.
– О! – Нелл облегченно вздохнула и улыбнулась.
Она сразу почувствовала себя счастливее.
«Дорогая Нелл!
Ты снишься мне каждую ночь. Иногда ты ласкова со мной, а иногда холодна и сурова. Ты ведь не можешь быть такой, верно? Дорогая, смоется ли когда-нибудь химический карандаш?
Я не верю, Нелл, что меня убьют, но, даже если это случится, какая разница? У нас ведь было так много счастья! А ты всегда думай обо мне как о живом и любящем тебя. Я знаю, что буду продолжать тебя любить и после смерти. Это единственное, что никогда не умрет во мне. Я люблю тебя… люблю… люблю…»
Вернон еще никогда не писал ей так нежно и страстно. Она спрятала письмо в обычное место.
В тот день в больнице Нелл была рассеянной и все забывала. Пациенты это заметили и поддразнивали ее.
– Что-то наша сиделка размечталась!
Нелл отшучивалась в ответ.
Как чудесно быть любимой! Сестра Уэстхейвн была в дурном настроении, а сиделка Поттс – ленивее, чем обычно, но все это не имело никакого значения.
Даже монументальная сестра Дженкинс, пришедшая на ночное дежурство и, как всегда, настроенная уныло-мрачно, не могла испортить Нелл настроение.
– Ах! – вздыхала сестра Дженкинс, расправляя манжеты и передвигая три двойных подбородка вдоль воротника, словно стараясь уменьшить их вес. – Больной на третьей койке еще жив? Удивительно. Я не думала, что он протянет до вечера. Ну, завтра бедняга отойдет. – Сестра Дженкинс всегда уверяла, что ее пациенты завтра «отойдут», и, если ее пророчество не сбывалось, это не прибавляло ей оптимизма. – Не нравится мне, как выглядит больной на восемнадцатой койке, – последняя операция была более чем бесполезна. На восьмой койке тоже следует ожидать ухудшения – я говорила доктору, но он не стал меня слушать. А вам, сиделка, – добавила она с внезапной резкостью, – нечего тут болтаться. Если рабочее время кончилось, надо уходить.