Брат Степана Арсен курит на крыльце и беседует с моим братом. Арсен только что ушёл от жены и теперь живёт здесь, в Подмосковье. Арсен – художник, дизайнер, а Степан – его менеджер, живут они от заказа к заказу. Степан предлагает представить картину: покрытый снегом Ереван спит под звёздным небом в своей долине в тени Арарата. В одночасье обрушилась плановая экономика неожиданно независимой Армении и погребла под собой всю промышленность. И вот люди, закутавшись в одеяла, лежат в своих кроватях и разглядывают Млечный Путь, такой ясный теперь, когда не дымят больше трубы Ереванского электротехнического завода, Ереванского коньячного завода, Ереванской табачной фабрики, кондитерской, макаронной и обувной фабрик и алюминиевого завода. А в самом сердце этой первобытной тишины из дымохода, торчащего в окне третьего этажа обычного, ничем не примечательного дома в центре города, валом валит белый дым. Сказка!
Алюминий отлично прочистил печку, она стала белая-белая изнутри. Больше ни с лёгкими, ни с тяжёлыми металлами Степан не экспериментировал, зато нашёл способ сжигать деревянные опилки. В обычном состоянии опилки горят плохо, и добиться тепла от них невозможно. Он смешал их в ведре с небольшим количеством воды и клея ПВХ. Потом разобрал печку, сняв с неё верхнюю крышку, уложил вниз газеты, поставил в центр колено от трубы, залил сверху свою древесно-стружечную смесь и оставил так на несколько часов. Когда смесь застыла, он вытащил трубу, поджёг газеты, а те уже воспламенили опилки. Пошёл процесс коксования, образовался уголь, и на нём Степан замечательно варил прошлогоднюю картошку и подогревал воду, чтобы разводить сухое молоко для своей новорождённой дочки.
Маме не терпится срочно найти том Чехова, чтобы разобраться в его отношении к героям – ирония ли это или всё-таки неистребимый идеализм? Папа тихонько напевает «Цицернак». Друг Ваня баюкает на коленях гитару, стараясь подобрать замысловатую мелодию. Брат с Арсеном возвращаются в дом, они выглядят удивительно похожими, их лица дышат свежестью, на чёрных волосах блестят снежинки. За забором тревожно воет соседский пёс. Сидящий с нами за столом двоюродный брат Лёва пишет эсэмэски своей подружке – она смотрит в соседней комнате футбол. Степан рассказывает о катере, который они строят с Арсеном, осталось только достать мотор. Я спрашиваю Степана, не хочет ли он ещё чаю, он, не прерывая повествования о своих делах, кивает и машинально кладёт кусок наполеона прямо на обеденную тарелку с остатками макарон.
– Я собирался эмигрировать в Америку в девяносто втором году, – говорит Степан, – но у меня родилась дочь, и мне вдруг показалось, что тут, после распада Союза, её ждёт какое-то необычайно прекрасное будущее.
Теперь Степан уверен, что Америка – настоящая Мекка для предпринимателей. Я живу в Америке, но ничего не понимаю в предпринимательстве, и мне нечего ему ответить.
– «Слышен выстрел из соседней комнаты. Все вскакивают», – это мама читает из книги.
– Тьфу, на тебя! – тётя шумно встаёт из-за стола и, больше не глядя в мою сторону, начинает собирать обеденные тарелки.
Макароны соскальзывают на йогуртовый торт, в чайную посуду, на коньячную бутылку. Двоюродный брат вилкой аккуратно подхватывает и свивает макаронину с горлышка бутылки, доливает свой и Ванин стаканы, и они оба пьют «За Америку!» Степан прихлёбывает чай и говорит с дерзкой усмешкой, от которой у меня замирает сердце:
– Я сидел в Ереване без электричества, тепла и воды, и я решил, что Москва ближе. Арсен был уже в Москве, ну и я поехал в Москву. И что теперь? Теперь у нас есть новый катер, правда, пока без мотора.
Прощай, Крым (Пер. М. Платовой)
А дело было так. Конец августа, в Крыму бархатный сезон. Конец пеклу и каникулам, отдыхающие с детишками разъезжаются по домам – жильё непременно подешевеет. Подумав об этом, я вылетела из Нью-Йорка и с пересадками в Париже и в Киеве два дня спустя ранним утром приземлилась в Симферополе, откуда уже на поезде – к Чёрному морю. Никаких планов, никаких расписаний, только бы добраться до вершины Ай-Петри.
В Севастополе прямо на платформе немногочисленных прибывающих окружают пенсионеры и всего за несколько долларов предлагают квартиры и комнаты. Немного поколебавшись, я договорилась с тёмным от загара сухоньким старичком в бескозырке. Спустились с перрона, обошли вокзал и двинулись вверх по улочке. Я скоро запыхалась, вспотела под рюкзаком, нелепо и наспех собранным в Нью-Йорке, а старик всё идёт себе да идёт, с лёгкостью обходя бугры и колдобины. Только я принялась было проклинать его на английский манер (себе под нос, разумеется), как он свернул с дороги, толкнул калитку и впустил меня во двор, где сгрудились в кучу неказистые и непрочные на вид деревянные сарайчики. Посреди – пустой клочок земли, поодаль сортир, и не то что душа, даже водопровода нет, один допотопный рукомойник, и только из окна моей комнатушки роскошный вид на ярко-синий залив и сонный, мирно раскинувшийся город, свадебно-белый под горячим солнцем. Старик угостил меня вишнёвой наливкой, я заплатила ему за неделю вперёд, и, надо сказать, старик брал так дёшево, что за те деньги можно было бы и несколько месяцев здесь прожить.