– А почему не с жёнами?
– Можно бы и с жёнами. Только им подавай пятизвёздный отель, курорты, массаж. Каждый год с детьми то в Турцию, то в Египет.
– Мужику надо оставаться мужиком! Как можно лежать весь день на пляже – разве это жизнь! Мужику нужны горы, палатка, костёр, а бабам, главное, маникюр не испортить…
Интересно, думал ли Андрей обо мне что-нибудь подобное? Однажды, когда представилась возможность провести отпуск вместе, он позвал в Турцию: «Поедем, погреемся!»
Сомневаюсь, что он взял бы меня с собой в один из своих походов по России, думала я, не особенно вслушиваясь в разговор мужчин. Жаль. Сейчас было бы что вспомнить, – но в реальности выходило, что мы разбегались друг от друга.
Я поёжилась, представив себе семейный отдых на пляже, и тогда Владик обратился ко мне:
– А какого лешего ты в лесу одна очутилась?
– Поцапались, – буркнула я, не испытывая ни малейшего желания исповедоваться. – Он меня наверху ждёт.
– И не побоялся одну отпустить?
– А чего тут бояться? Не фиалка же, не завяну.
– Ну не знаю. Была бы ты моей девчонкой, я бы с тебя глаз не спускал.
– Со своей жены тоже не спускаете?
– Вопрос в самую точку. – Владик поскучнел. – Дорога ли она мне? Была ли хоть когда-нибудь дорога? Мы с ней трахались, она залетела, вот и все дела. Иногда я думаю, что ещё встречу свою женщину. Такую, чтоб душа в душу. Случается такое?
– Хороший ты парень, но неисправимый романтик, – отозвался Гога, – позволь выразить тебе своё соболезнование.
Подъём стал круче, идти было тяжело, дыхание сбивалось, ноги деревенели и подгибались. Ну вот же: я споткнулась, да так, что с трудом удержалась на ногах! Гога спокойно, будто перед ним не человек, а чурбан, обогнал меня и пошёл дальше, зато Владик галантно подал руку и заметил, что пора бы и передохнуть. Посветил фонариком между деревьями, нашёл упавший у дороги ствол, прислонил к нему рюкзак и стянул с себя лямки.
Гога продолжал идти.
– Не останавливайтесь, – велел он, не оборачиваясь. – Наверху отдохнём!
Владик переставил рюкзак на землю, потянулся всем своим длинным телом и сел, положив включённый фонарь рядом с собой на бревно.
– Если остановитесь, будет уже не подняться! – Не прекращая идти, Гога театральным жестом подкинул на плечах рюкзак и, чтобы взбодрить себя, затянул: «Прощайте, скалистые горы, на подвиг Отчизна зовёт, мы вышли в открытое море, в суровый и дальний поход…»
– Тише едешь, дальше будешь, – откликнулся Владик.
Я рухнула на ствол рядом с ним.
Страшно хотелось пить, а в рюкзаке только и было, что бутылка вина. Я достала её.
– За Отчизну, что ли! – Владик криво улыбнулся, достал флягу и чокнулся с моей бутылкой.
– Ваше здоровье!
Мы молча сделали по паре глотков, потом обменялись. В его фляге был дешёвый коньяк, приторный и дерущий горло. Сначала я поперхнулась, второй глоток проскочил легче. Подобрала фонарь и огляделась: деревья показались мне ниже, а земля суше, чем раньше, по другую сторону бревна – куча пустых пивных бутылок.
За нашими спинами ухнула сова, другая, дальняя, ей отвечала. Зашелестели листья на той стороне дороги, хрустнула ветка. По едва долетающему голосу Гоги можно было проследить его движение вверх по горе. Чем дольше мы сидели, тем оживлённее становился лес вокруг нас.
– У меня есть лук и персики, – сказала я.
– Лук?
– На базаре сказали, что ялтинский лук – сладкий, как яблоко.
Владик полез в рюкзак и достал каравай хлеба:
– Это будет получше лука, – отломил мне кусок.
Мы сидели и ели хлеб с персиками.
В очередной раз, забравшись в рюкзак, он извлёк из него спрей от комаров и принялся опрыскивать сначала себя, а потом меня, мои исцарапанные ноги и руки. Рукой задел моё колено. Я вздрогнула. Подумалось: встреть я его где-нибудь в Москве – возможно, нашла бы привлекательным. Сейчас в темноте трудно было собрать в общий портрет освещённые фонариком острые, угловатые черты его лица, разве что тяжёлые тёплые ладони сами собой вызывали симпатию.
Снизу приближался автомобиль.
– Ага, – встрепенулся Владик, вскочил, и, сложив руки рупором, закричал: – Гога! Гo-o-гa-a!
Я тоже поднялась. Мне уже хотелось считать эту экскурсию законченной. Большую часть дня я провела на ногах, устала, от выпитого меня разморило – хорошо было бы найти тёплый приют, поесть и завалиться спать. Глубокая усталость овладела мной; на время удалось отодвинуть мысли об Андрее, но пустота в голове больно пульсировала. Я посветила на дорогу и отчаянно замахала машине. Владик присоединился ко мне.