Валька и девочка побежали за Лидой и перегородили ей путь.
– Лида, что случилось? Ты обиделась? Мы же только пошутили, – пытался объяснить Валька. На его лице всё ещё была улыбка.
– Может, всё-таки сыграешь? – просил он. – У тебя здорово выходит!
– Позвольте мне пройти, – голос Лиды звучал тускло, бесцветно. Она пожала плечами и, не оборачиваясь, прошла между ними.
– А как же скрипка? – спросил Валентин, догоняя её. – Что мне с ней делать? – Он протягивал скрипку Лиде. Лида не взглянула ни на инструмент, ни на него самого. – Отнести её тебе домой?! – Она продолжала идти и даже ускорила шаги, но не бежала. Для неё теперь всё было так, будто ни одноклассник, ни скрипка не существовали. Ей нужен был новый инструмент. Инструмент, которого не касался такой мальчик, как этот. Всё, точка. Она начинала новую жизнь с нуля. Она должна была переделать себя, не оставив от прошлого никакого следа. Во что бы то ни стало она должна получить новый инструмент к концу недели, и потом уже ничто не сможет помешать на её пути. Она сосредоточила свои мысли на училище. Сейчас октябрь. К маю все будут ей рукоплескать и толпиться у её ног.
Мы были гениями (Пер. М. Платовой)
Тогда, в девяносто четвёртом, мы были гениями. Хотя бы по факту рождения. Наши родители и почти сплошь и рядом наши дедушки и бабушки, наши братья и сёстры были гениями. Они блуждали в дебрях функционального анализа и теории вероятностей, терзались гипотезами Пуанкаре и проблемами Гильберта, плодили бесчисленные теоремы, которым давали свои имена, строили синхрофазотроны и выигрывали чемпионаты по шахматам. Предполагалось, что мы пойдём по их стопам. Не беда, что особых талантов в математике у нас не обнаружилось, – годам к четырнадцати-пятнадцати иллюзий на этот счёт ни у кого не оставалось – придётся, стало быть, перенаправить свою энергию на другие науки. Уверенные, что узнаем признаки исключительности, мы переходили из кабинета физики в кабинет программирования, от химии к биологии, от истории к литературе и внимательно всматривались друг в друга: кто будет первым, у кого проявится гениальность.
Как сейчас помню турнир по настольному теннису в подвале нашей школы, когда мы с Мишей победили гораздо более сильных игроков. Наши соперники были годом старше и день за днём на переменах тренировались, оттачивали на глазах у всей школы свои коронные удары. Но было у нас с Мишей что-то такое, чего им недоставало. Какая-то искра пробегала между нами. Попутно она озаряла теннисный стол, и стоило Мишиной ракетке коснуться шарика, как я уже видела место, где шарик приземлится на противоположной стороне стола, и позицию, которую нужно занять, чтобы отбить ответный удар. А ещё у Миши была сильная подача, и он отлично резал, а я умела закручивать так, что после удара о противоположную сторону стола шарик отлетал на нашу сторону, и соперники не могли даже дотянуться до него.
Так вот, это была искромётная, гениальная игра. Конечно, захоти мы заняться теннисом профессионально, пришлось бы немедленно начинать ежедневные тренировки. Но кому нужен был спорт в мире, ждущем, что мы измерим его вдоль и поперёк математическими методами, объединим квантовую механику с теорией относительности и построим наконец машину времени?
Игра закончилась. Мы с Мишей пожали друг другу руки.
– Хелен! Ты была просто гениальна! – сказал он.
– А ты, Мишка! Какой класс ты выдал!
Чтобы отпраздновать победу, мы двинулись в соседнюю булочную, где по-братски разделили бублик и принялись рассказывать друг другу: Миша о родном брате-астрономе, открывавшем новые малые планеты по штуке в день, а я о своей бабушке, оформившей патент на новый способ транспортировки радиоактивных отходов.
– Ленка, а ты-то кем будешь? – спросил Миша.
Этот вопрос мы задавали друг другу по два раза на день. Все, за исключением Лены-второй, которая уже решила, что посвятит себя оперному пению. При этом она утверждала, что настоящий женский голос устанавливается не раньше двадцати двух лет. Её поведение казалось нам слишком рискованным и не очень умным. А что если голос не разовьётся? После двадцати двух её возможности будут ограничены, и тогда ей наверняка грозит жизнь посредственности.
– Представляешь, а её отец проектирует «Буран»!
Мы с Мишей жалели Лену-вторую. Сам Мишка подумывал, не пойти ли ему в программирование или информатику, а я почти окончательно решила податься в теоретическую физику.