— У меня? — кази уперся взглядом в лицо ходжи.
— Конечно!
— Да. Доброе, очень доброе… но ты зря беспокоишься об этом: мне не о чем говорить с этим предателем.
— Простите мое любопытство, но как вы собираетесь поступить с ним?
— На днях его отправят в каменоломни, и там-то он уж точно присмиреет. Все, иди с миром! — повел рукой Шарифбек.
Насреддин отвесил еще один поклон и заторопился покинуть дом кази. Шарифбек же еще долгое время размышлял над случившимся. Зариф всегда был труслив и завистлив. И еще невероятно жаден. У него была и еще одна неприятная черта: он все и везде вынюхивал, всюду совал свой нос, а это опасно, очень опасно. Зариф был посвящен во многие дела судьи — так уж вышло. Но кто мог знать, чем может обернуться дело. Нет, лучше всего избавиться от Зарифа раз и навсегда, пока под ним, кази, не заколебалась почва, и он не рухнул подобно подрубленному топором лесоруба дереву…
Ходжа тем временем, обойдя дом кази, вошел на тюремный двор, где у высокого забора, обняв копье, дремал стражник. Заслышав шаги, он очнулся и заморгал гноящимися глазами, но это был лишь Насреддин, которого стражник теперь считал другом кази, и потому ему даже не пришло в голову спросить, что он тут делает.
Насреддин, убедившись в равнодушии охранника к его персоне, быстро прошел к забранному тяжелой железной решеткой колодцу и нагнулся над ним.
— Эй, Зариф! — позвал он.
— Ходжа? — встрепенулся тот, отлипая от выложенной камнем стены и входя в круг света. — Это ты?
— Я, я. Ну, как ты себя чувствуешь?
— Ты ведь знаешь, ходжа, я ни в чем не виновен, — проигнорировал вопрос Зариф.
— Знаю, конечно.
— Знаешь? — Зариф нашел в себе силы удивиться.
— Разумеется. Я еще не выжил из ума.
— Но тогда… тогда почему я здесь?
— А разве ты не заслужил этого?
— О Насреддин! — взмолился тот, протягивая к ходже руки. — Прости ради Аллаха. Разум мой помутился.
— Я заметил. Но разве это извиняет твой поступок?
— Нет мне прощения.
— Так чего же ты тогда просишь меня о нем?
— Но что же мне делать?
— Прощение нужно не просить, а заслужить. То, что ты пытался убить меня — это я еще могу тебе простить, но ты измывался над людьми, тянул из них все жилы. А вот этого я тебе никогда не прощу. Завтра или послезавтра тебя казнят. Прощай!
— Ходжа, постой! — выкрикнул Зариф.
— Что тебе?
— Хочешь, я все тебе отдам? Все, чем владею. Все, что у меня есть. Только замолви за меня словечко кази, я умоляю тебя.
— И что мне прикажешь с этим делать? Стать баем вместо тебя?
— Ты сможешь с этим стать кем угодно, подумай хорошенько!
— Имея деньги, можно стать только богатым бездельником. Хотя ты можешь сделать доброе дело, раздав все, что ты нажил слезами и потом простых людей, им обратно.
— Что?! Раздать такое богатство нищим бездельникам? Ни-ког-да!
— Дело твое. Только знай: если ты не раздашь его людям, твое имущество приберет к рукам кази. Я думаю, тебе будет приятно сознавать на том свете, что человек, отправивший тебя на казнь, завладеет всем, что у тебя было, и будет посмеиваться над тобой.
— Ну уж нет! Я не позволю ему надо мной смеяться. Смеяться буду я! Принеси мне бумагу, чернила и перо, и я — клянусь всевышним! — оставлю этого безмозглого дурака с носом.
— Если ты это сделаешь, то мне, возможно, удастся уговорить кази заменить смертную казнь на ссылку.
— Я сделаю это, клянусь! — загорелся Зариф. — Только не тяни, прошу тебя, ходжа. Шарифбек очень скор на расправы.
— В таком случае договорились. Перо и бумага у тебя будут, не успеешь моргнуть и глазом, — Насреддин с трудом удержал счастливую улыбку, готовую сорваться с его губ, и заторопился за писчими принадлежностями и свидетелями. Главное, чтобы ни о чем не пронюхал этот проныра Шарифбек. Хотя после пережитого вряд ли ему захочется не только вести задушевные беседы с Зарифом, но и вообще видеть его.
Бумагу, перо и чернила Насреддину удалось купить у писца, что жил совсем рядом с кази. Свидетелями стали Икрам и Саид, с нетерпением и тревогой ожидавшие ходжу за домом кази. Еще некоторое время пришлось потратить на охранника, который ни в какую не хотел пропускать посторонних к пленнику, но вопрос решился с помощью пары серебряных монет — всего, что осталось от денег Юсуфа. Все для письма Зарифу спустили в широкой корзине, обвязанной крепкой веревкой — в ней обычно пленникам подавали скудную пищу и воду. Затем пришлось долго ждать, пока Зариф составит бумагу, согласно которой бывший богач передавал все, чем он владел, Насреддину с обязательным последующим дележом имущества между всеми поровну. В ней должно было быть перечислено абсолютно все, и потому ходжа не торопил Зарифа. Икрам помалкивал, хотя ему до сих пор не верилось, что Зариф — этот крохобор может так просто расстаться со всем своим имуществом.